Он вертел в руках ее открытку — традиционный прямоугольник из тонкого картона с такими же традиционными словами, написанными за миллиард километров от Титана.
— Тогда мне это казалось хорошей затеей, — добавил средний Макензи.
— Во всяком случае, особых бед твоя затея не принесла, — сказал Дункан.
Колин удивленно поглядел на него.
— Не знаю. Все получилось не так, как я ожидал.
— А чего ты ожидал?
Иметь отца, по сути являющегося твоим братом-близнецом, только на сорок лет старше, — это великое преимущество, но не всегда и не во всем. Колин знал все ошибки Дункана, которые тот еще готовился совершить, поскольку в том же возрасте совершал их сам. От такого отца было невозможно что-либо скрыть, поскольку они оба думали одинаково. В таких ситуациях единственным разумным способом поведения являлась предельная честность.
— Я толком и сам не знаю, чего я ожидал, — признался Колин, — Когда я пришел в старую штольню, где их разместили, и увидел Калинди… Среди убогих каменных стен она сверкала, как сверхновая. Мне захотелось узнать больше об этой девушке… захотелось сделать ее частью своей жизни. Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.
Дункану оставалось лишь молча кивать.
— Я же не какой-нибудь «похититель младенцев». Переговорил с Шилой. Она согласилась. Твои мысли были заняты Карлом. Мы оба надеялись, что Калинди даст тебе новую пищу для размышления.
— Она и дала. Я потом долго расхлебывал эту новую пищу.
Колин сочувственно усмехнулся.
— Представляю. Карл всегда умел понравиться. В те годы половина Титана была в него влюблена… наверное, и сейчас не меньше. Поэтому мы и стараемся держать его подальше от политики. Напомни, чтобы я как-нибудь рассказал тебе об Алкивиаде.
— Кто это такой?
— Древнегреческий полководец. Был слишком умен и обаятелен на свою голову, да и на чужие тоже.
— Ценю твою заботу, — с легким сарказмом сказал Дункан. — Но тогда все это лишь вдвое усложнило мне жизнь. Калинди без обиняков заявила, что я для нее чересчур мал. Единственным предметом ее интересов был Карл. Самое скверное — они даже не возражали, чтобы я лежал рядом и смотрел, как они занимаются любовью. Главное — чтобы им не мешал.
— В самом деле?
Дункан помрачнел. Странно, как он раньше не додумался до столь очевидных вещей!
— Да, черт побери! Они не возражали. Им даже нравилось, что я рядом и меня можно подразнить! Во всяком случае, Карл с удовольствием меня дразнил.
Это признание должно было бы повергнуть Дункана в шок, но почему-то задело его куда меньше, чем он ожидал. Он уже давно замечал в характере Карла черты жестокости, только не хотел верить своим наблюдениям. В интимных отношениях Карл вел себя как грубый равнодушный самец. То, что он проделывал с Калинди, пугало Дункана, вызывая омерзение к сексу. И это — у шестнадцатилетнего парня, в котором бурлили все соки! Потом, задним числом, Дункан удивлялся, как он тогда не стал импотентом.
— Я рад, что ты перестал смотреть на Карла сквозь розовые очки, — угрюмо произнес Колин. — Но разобраться в нем ты должен был сам. Нам бы ты все равно не поверил. Что бы Карл ни сделал, он наверняка за это расплатился. Его срыв… это был не просто упадок сил. И не верю я врачам, что он полностью выздоровел.
Слова отца вернули Дункана к мыслям о срыве, пережитом Карлом. История эта до сих пор оставалась тайной, которую семья Хелмера не желала ни с кем обсуждать. Для романтических натур все объяснялось просто: расставание с Калинди разбило Карлу сердце. Дункан в этом сильно сомневался. Карл ничуть не напоминал чувствительных героев старинных мелодрам. Да и с чего бы Хелмеру-младшему горевать — ведь у него не было недостатка в утешительницах. Однако срыв случился через пару недель после отлета «Ментора».
Как бы то ни было, но личность Карла круто изменилась. Встречаясь с ним, Дункан едва узнавал своего некогда закадычного друга.
Внешне Карл остался таким же красивым и обаятельным. Возможно, даже более обаятельным — он возмужал. И вел он себя вполне дружелюбно, хотя мог без всякой причины вдруг умолкнуть и погрузиться в собственные мысли. Но прежняя непринужденность в общении исчезла. А может, ее никогда и не было…
Нет, нельзя так думать. Это несправедливо. У них были прекрасные моменты настоящей искренности и открытости… пока в их жизни не появилась Калинди. И был лишь один такой момент после ее отлета.
Даже сейчас, когда Дункан вспоминал день прощания, в его душе поднималась волна грусти. А тогда… тогда горечь расставания была неимоверной. Они прощались в зале терминала шаттлов, набитом провожающими. Каждого землянина окружала группа опечаленных титанцев. Многие не скрывали слез. Люди и не подозревали, что им будет так жалко расставаться с экстравагантными гостями: титанцы успели к ним привыкнуть.
Горе Дункана усугублялось завистью. Карл ухитрился полететь на шаттле вместе с Калинди, чтобы окончательно проститься с нею на борту «Ментора». Когда она в последний раз помахала Дункану из-за карантинного барьера, Карл стоял рядом с ней. Еще мгновение — и Калинди перейдет в мир
воспоминаний и несбыточных мечтаний. Иного Дункан тогда и представить не мог.
Карл вернулся через пять часов, с последним шаттлом. Бледный, понурый, непохожий сам на себя. Он молча протянул Дункану небольшой сверток из цветной бумаги с крупной размашистой надписью: ОТ КАЛИНДИ С ЛЮБОВЬЮ.
Трясущимися пальцами Дункан развернул радужную бумагу. Внутри был стереопузырь. Глаза застилали слезы, и он далеко не сразу увидел ее облик.
Связанные общим горем, они несколько часов не проронили ни слова. И только потом Дункан задал другу вполне оче-видный вопрос:
— Карл, а тебе она что подарила?
Карл почему-то перестал дышать и отпрянул. Он сделал это инстинктивно, вряд ли даже сам заметил.
— Это… это секрет. Ничего особенного. Как-нибудь я тебе расскажу, — напряженно, словно защищаясь, ответил он.
Нет, не расскажет. Дункан это сразу понял. Что-то подсказывало ему: больше они с Карлом уже никогда не будут сидеть так, как сейчас.
Глава 10
КОНЕЦ СВЕТА
На планетах с низкой гравитацией и плотной атмосферой вездеходы на воздушной подушке — весьма привлекательный вид транспорта, хотя и не безупречный. В особенности это касается перемещения по равнинам, покрытым рыхлым снегом. Когда вездеход достигает крейсерской скорости двести километров в час, позади клубится метель, препятствующая всякому движению. Зато передний обзор остается превосходным.
Однако их вездеход перехлестывал крейсерскую скорость и шел на трехстах. Дункан уже начинал жалеть, что не остался дома. Эта поездка вовсе не требовала его участия, и было бы крайне глупо сломать шею за пару дней до отлета на Землю.
