Несколько голов валялись отдельно от тел. Попадались также ноги и руки, по большей части в одежде, я видел одну с уцелевшими часами — их тиканье надолго останется в памяти. А с краю воронки лежала изящная женская ручка, чьи пальчики были сложены как лепестки бутона. Этого зрелища я тоже никогда не забуду. Мне приходилось напоминать себе, что это не свалка запчастей, что ЭТО когда-то было человеческим телом, а теперь стало только деталями, как на выставке абстракциониста. Отделившись от тела, каждый предмет жил отдельной жизнью, и, казалось, имел какую-то другую, особенную, уже отдельную от жизни цель. Или символизировал что-то.
Такого я больше нигде и никогда не видел, и хотел бы забыть навсегда. Я вспомнил Внутренний мир Сферы морлоков и представил себе, что же творилось там, на площади в миллионы точек, каждая из которых представляла собой очаг поражения, раковую клетку войны, локальный конфликт, пятно ядовитой кислоты, веками разъедающей землю. У меня пошли горлом спазмы от этих мыслей.
Моисей был мертвенно бледен, как будто лицо его было окрашено летающей везде штукатуркой. Цементная пыль у него на лбу склеилась от пота, он смотрел вокруг расширенными от ужаса глазами. Я посмотрел на Нево и за разбитыми очками прочитал в холодных морлочьих глазах уверенность, что я транспортировал его не в прошлое — а в один из низших кругов Ада.
14. Ротационная мина
Мы преодолели несколько последних ярдов до стен Имперского Колледжа; здесь, к нашему огорчению, путь нам преградил солдат в противогазе с винтовкой. Это был часовой — парень стойкий, но очевидно, без воображения: он продолжал стоять на посту, когда водостоки улиц стали красными от крови. Едва увидев Нево, он так и выпучил глаза — что было заметно даже за стеклами газовой маски.
Меня он не признал — и стойко не пропускал нас дальше без соответствующего приказа.
В воздухе снова раздался свист — мы тут же пригнулись — и только солдат прижал винтовку к груди, точно тотемный амулет — однако в этот раз снаряд ударил в стороне — вспышка, фонтан стекла и вздрогнувшая под ногами земля.
Моисей бросился на солдата с кулаками.
— Слышишь, тупица, холуй с винтовкой! — взревел он. — Протри глаза — ты не видишь, что творится? Кого ты охраняешь?
Вместо ответа солдат упер ствол ему в грудь.
— Последний раз предупреждаю, салага…
— Он не видит, — вмешался я, становясь между Моисеем и солдатом. Меня смутил этот внезапный прилив злобы и отсутствие самоконтроля.
— Это не единственная дорога, — заметил Нево. — Где-нибудь уже наверняка снесло стену. Пройдем и так.
— Нет, — решительно заявил я. — Мне известен только один путь, и блудить по Колледжу времени нет. Слушай, воин, я работаю на эту контору — понимаешь — я ученый в секретном отделе. Директорий тебе о чем-нибудь говорит?
Глаза в противогазе скептически прищурились.
— Вызови начальство, — убеждал я. — Пусть пошлют за доктором Уоллисом. Или за профессором Геделем. Они поручатся за меня.
Наконец, не сводя с нас винтовки, воин попятился к двери и снял со стены телефонную трубку.
Прошло несколько минут. Во мне росла злоба на эту армейскую дотошность, которая рождает столько ненужных препятствий.
Наконец солдат подал голос:
— Вам разрешено пройти в кабинет доктора Уоллиса.
Так из хаоса улицы мы вступили в умиротворенное спокойствие дворика Имперского Колледжа.
— Мы сами доложим, — предупредил я солдата, собиравшегося навязаться нам в провожатые. — Благодарю…
И прошли лабиринтом коридором, описанным ранее.
— Какой дурак! — ворчал сзади Моисей, который все никак не мог успокоиться после происшедшего. — Охранник на кладбище!
— Он тут не при чем, — заступился я за солдата. — Он просто выполняет долг и не его вина, что выполнение долга стало абсурдным в данной ситуации. Чего ты еще хочешь от человека?
— Но должен же быть у человека хоть проблеск рассудка. Видеть, что такое творится вокруг.
Тут мы остановились и разгоряченно столкнулись нос к носу.
— Джентльмены, — вмешался Нево. — Разве сейчас время для созерцания пупка?
Мы с Моисеем уставились на Морлока, затем посмотрев друг другу в глаза. Я заметил страх, прикрытый озлобленностью — тот взгляд, что встречаешь у зверя в клетке. Я успокоительно кивнул ему: «мол, что ты, старина, я против тебя ничего не имею, надеюсь, что и ты…»
Мы двинулись дальше.
— Конечно, — заговорил я, пытаясь развеять напряжение, — тебе никогда не приходилось заниматься созерцанием пупка, Нево?
— Нет, — с легкостью ответил морлок. — У меня нет пупка.
Нужно было спешить. Добравшись до центрального блока, мы стали разыскивать кабинет Уоллиса. Мы шли по устланным ковровыми дорожками коридорам с рядами медных табличек на дверях. Здесь всюду горел свет — очевидно, у колледжа была собственная электростанция. Ковры глушили наши шаги. По пути нам так никто и не встретился. Некоторые двери кабинетов были открыты, и внутри остались следы спешного ухода: перевернутая чашка чаю, дымящаяся сигара в пепельнице, бумаги, разбросанные по полу.
С трудом верилось, что всего в нескольких десятках ярдов за этими глухими стенами творится бойня!
Мы заглянули за открытую дверь, из-за которой пробивалось странное голубое сияние. Уже с порога мы увидели, что Уоллис один, сидит на краешке стола.
— А, это вы! Уже не ждал с вами встретиться.
На нем были все те же проволочные очки и твидовый сюртук с шерстяным галстуком, один закрепленный на плече эполет и маска рядом на столе. Очевидно, он собирался покинуть здание, как и остальные сотрудники, но что-то задержало его и отвлекло в последний момент.
— Дело безнадежное, — бормотал он себе под нос. — Совершенно безнадежное.
Тут он прищурился, словно бы видел нас впервые.
— Господи Боже, да что с вами?!
Мы зашли в кабинет, и тут я разглядел источник голубого свечения. Это был ящик с экраном из стекла, в котором открывался вид на Темзу.
Моисей тут же присел на корточки перед странным устройством. Очевидно, это и был тот фонограф, переносящий изображения, о котором говорил Филби.
Уоллис щелкнул переключателем на столе, и картинка мигом переменилась, став значительно светлее и детальнее.
— Смотрите — я прокручиваю этот фильм ужасов уже много раз, с тех пор как все случилось. И не могу поверить собственным глазам. Но уж если мы можем вообразить себе такое, то, наверняка, могут и они.
— Кто — они? — спросил Моисей.
— Германцы, разумеется. Проклятые германцы! Видите — это все снято камерой, расположенной на вершине Купола. Сейчас она повернута в восточном направлении, в сторону Степни — видите излучину реки? А теперь посмотрите — вот, она приближается…
