Сербский режиссер Душан Макавеев, давно живущий в Париже, первым мне рассказал, что манифа – это, по сути, уличный театр.
В октябре 2000 года, увидев по французскому телевидению, как сотни тысяч его соотечественников наводнили улицы Белграда и даже въехали на бульдозере в здание парламента, Душан решил, что должен быть там вместе с ними.
– Но знаете, оказалось, что это все очень скучно. Никто не работает, поэтому нет электричества. Мы сидим в полной темноте, в квартире холодно, весь день наблюдаем, как тысячи людей идут мимо по улицам, направляясь в центр города.
Сочтя, что он и сам может пойти, Душан присоединился к следующей колонне. Почти сразу его настиг приятель в сопровождении команды итальянского телевидения.
– А где мужчина с флагом “Феррари”? – спросил он. Видимо, кто-то сорвал красное бархатное знамя с вставшей на дыбы лошадью в салоне “Феррари” и шел с ним во главе толпы.
Душан его не заметил, но узнав, что такой человек был, задумался, а зачем же он сам в конце концов марширует. Он пробрался в начало манифы, где двое мужчин высоко держали кусок ткани, натянутый на двух палках. Душан вытянул шею, чтобы рассмотреть написанное.
Надпись на “транспаранте”, позаимствованном в супермаркете, гласила: SAUERKRAUT . Франсуа Миттеран, президент Франции с 1981 по 1995 год, был мастером политической прогулки. Традиционно новоизбранный президент совершает визит вежливости в Пантеон, внушительный храм с колоннадой, где покоятся великие граждане Франции. По совету искушенного министра культуры Джека Лэнга Миттеран оставил свой лимузин за квартал от места назначения и прошел через ликующую толпу, неся в руке символ своей партии – красную розу. Миттеран, в одиночестве поднимающийся по ступеням Пантеона, – этот снимок добавил ему не меньше миллиона избирателей.
Все 80-е каждый год Миттеран совершал еще одну прогулку: в Пентекосте он поднимался на скалу Солютре, живописно возносящуюся над виноградниками Макона. По некоторым сведениям, в войну там прятались участники Сопротивления – символичность выбора места ни от кого не ускользнула. Президент шел впереди, обычно в компании своего черного лабрадора по кличке Балтик; за ним следовали члены семьи и люди из ближнего окружения (включая, конечно же, Джека Лэнга), избранные журналисты, внимательно следившие за изменениями в составе приглашенных, по которым можно было судить о перестановках во власти. Сам Миттеран разговаривал редко. За него говорила прогулка.
И раз уж речь зашла о говорящих прогулках, то одна из них спасла Миттерану карьеру. Во время его президентства разразился скандал: его противник угрожал передать журналу “Пари Матч” подробности, связанные с тем, что незаконнорожденная дочь Миттерана жила и воспитывалась в Елисейском дворце за счет государственных средств. Миттеран прознал об этом и обратился за советом к Ролану Дюма, министру иностранных дел и большому мастеру политических комбинаций. Тем же вечером Дюма поднимался по ступеням президентского дворца на праздничный ужин под руку с не слишком привлекательной особой. При виде ее враг Миттерана побледнел. Это была дамочка из борделя в Восьмом округе, куда он регулярно захаживал. Статья в печати так и не появилась.
14. Предложение в Les Editeurs
Идущему не одолеть пустую тщету
Того, кто предпочтет покой и блеск кареты.
Задам-ка я ногам достойную работу,
Под кровом добродетели и теплого капота.
Джон Гей
“Расхожее, или Искусство гулянья по улицам Лондона”
Я знаю Дороти с первого приезда во Францию. Она была из тех осевших здесь американцев, которые негласно и, главным образом, из любви к ближнему верховодят местным сообществом экспатов. Бывшие букинисты, рестораторы, дипломаты или гражданские служащие, они, подобно Дороти, обычно женаты на здешних жителях и за годы в Париже образовали то, что французы называют réseau – особый круг старинных школьных приятелей, экс-возлюбленных, дальних родственников и соседей, которые служат гарантом их нормального существования. Ни одна книга во Франции не используется реже, чем телефонный справочник. Устранить протечку, написать официальное письмо, купить машину, завести любовницу – по любому вопросу вы первым делом лезете в собственный ежедневник. Это неистощимый источник контактов родственников, друзей, случайных знакомых, среди которых непременно обнаружится тот самый, необходимый в разрешении насущной проблемы.
Немалую часть своей двадцатилетней истории Парижский литературный семинар, главный французский долгожитель среди англоязычных мероприятий для писателей, был объектом внимания Дороти. Каждое лето в Париж на неделю съезжались пятьдесят человек со всего мира, чтобы пройти мастер-классы у писателей и поэтов и немного напитаться той атмосферой, что вдохновляла Стайн, Болдуина, Хемингуэя, Фолкнера и Джойса.
Последний такой семинар только-только начался, но Дороти настояла на немедленной встрече в нашем излюбленном местечке, Les Editeurs . Светлое просторное кафе с уличными столиками в самом начале моей улицы привносило на наш перекресток немного гламура, который прежде полностью монополизировали Les Deux Magots, Flore и Brasserie Lipp , теснившиеся у пересечения бульвара Сен-Жермен и улицы Рен, в паре кварталов западнее. Один американский журналист, очарованный книжными стеллажами, красными кожаными креслами и атмосферой закрытого лондонского клуба – точнее, того, как французы представляют себе закрытый лондонский клуб, – называл Les Editeurs “настоящим парижским кафе”. У меня не хватало духу сказать ему, что оно только три года как открылось. До этого на его месте находилось настоящее парижское кафе – но тоже определенного характера – Le Chope d ’ Alsace : даже в дневное время темное, как пещера, пропахшее дешевым вином и сигаретами “Голуаз”, с ковром, который лип к подошвам ботинок.
Дороти шумно влетела, дежурно чмокнула воздух у каждой щеки и, сев за столик, немедленно загромоздила его папками, проспектами и программками, водрузив поверх разбухший органайзер.
– Как там дела? – поинтересовался я.
– Прекрасно, прекрасно, – рассеянно пробормотала она.
Вопрос не имел смысла. Семинар всегда проходил удачно. Идея, как гамбургер, легко приживалась на любой территории, была функциональна, как носовой платок, и проста, как веник.
Правильный вопрос звучал бы так: почему все так отлично работало?
– Но это же лишено всякой логики! – запротестовал я, когда она попыталась мне объяснить. – Пятьдесят человек, большей частью из Штатов, платят тысячи долларов, чтобы провести неделю во Франции на курсах литературного мастерства?
– Да.
– А преподаватели – большей частью из Штатов – получают гонорары за то, что приезжают сюда и учат их?
– Все верно.
– Но тогда почему бы всем эти людям не сэкономить свои деньги и не собраться для этого, ну, не знаю, в Атлантик-Сити на худой конец?
