Виолетта была вся в синяках, но Олив их едва заметила. Все ее мысли были о Питере Пайпере и о дороге к морю. Она спросила сестру, куда же им убежать.
— В Лондон, я думаю, — ответила Виолетта. — Там можно найти какую-нибудь работу. Я скопила на один билет на поезд. На второй нам придется украсть у нее.
Так они — в блузках, юбках и шляпках работы Виолетты — и оказались на лекциях Хамфри Уэллвуда по английской литературе. Виолетта устроилась на хорошее место к портнихе и Олив тоже устроила на работу, на простое шитье, ничего особенно сложного.
Виолетта решила, что это хорошее место — как она мысленно говорила себе, ступенька, с которой можно шагнуть вверх.
Олив обрела Хамфри, а еще — ритмы Шекспира и Свифта, Милтона и Бэньяна, и поняла, что именно их искала всю жизнь, сама того не зная.
Сестры нашли свою ступеньку и шагнули вверх.
Пока Олив сочиняла сказки, Виолетта пасла младших детей, расположившись на траве. Был жаркий солнечный день. Слуги заканчивали послепраздничную уборку. Виолетта устроилась в провисающем плетеном кресле, поставив рядом корзинку с рукоделием. Она штопала чулки, аккуратно натягивая их на деревянный грибок, раскрашенный под мухомор, красный с белыми точками. Филлис, Гедда и Флориан «изучали природу» — разглядывали собранную коллекцию цветов и листьев. Том, Дороти, Гризельда и Чарльз валялись рядом на травке, читая одним глазом, слушая одним ухом, изредка лениво переговариваясь. Том делал вид, что учит латынь. Робин дремал в колясочке под тентом. В плодовом саду закуковала кукушка. Виолетта велела детям послушать.
— В июне кукушка колоском подавилась, — сказала она.
— Ку! — кратко воскликнула кукушка.
Виолетта принялась рассказывать детям про кукушек.
— Они не вьют гнезд. Пользуются чужими. Они тайно подкладывают свои яйца к чужим, в гнезда других птиц. Мать-кукушка очень старается, когда выбирает приемную мать. Она откладывает яйца, когда птица, чье гнездо, отлучается поесть. А приемная мать — пеночка, к примеру, или овсянка — кормит чужого птенца, как своего, даже когда он ее перерастает, даже когда он уже не помещается в гнезде… Он кричит, требует еды, и она отзывается…
— А что же ее родные дети? — спросила Гедда.
— Может, они вылетают из гнезда раньше, — туманно сказала Виолетта.
— Он их выталкивает, — вмешалась Дороти. — И ты это прекрасно знаешь. Мне показывал Барнет, лесник. Кукушонок выталкивает яйца, шлеп — и вдребезги, и птенцов выталкивает тоже. Он к ним подбирается ближе и ближе, подлезает под них и выпихивает. Я видела их на земле. А родители продолжают кормить кукушонка. Как они не знают, что это не их птенец?
— Родители много чего не знают, даже удивительно, — ответила Виолетта. — И удивительно, сколько тварей не знают своих настоящих родителей. Совсем как гадкий утенок у Андерсена, который на самом деле лебедь. Мать-природа все так устроила, чтобы кукушонок выжил и улетел с другими кукушками в Африку. Она об этом заботится.
— А о пеночках не заботится, — сказала Дороти. — Будь я пеночкой, я бы плюнула на этого кукушонка.
— Не плюнула бы, — отрезала Виолетта. — Ты бы делала то, что тебе природой положено, а это значит — кормить того, кто просит есть. Бывает не так уж просто разобраться, кто твои настоящие дети.
— Ты о чем? — спросила Дороти, садясь.
— Ни о чем, — сдала назад Виолетта. Потом едва слышно сказала, обращаясь к грибку для штопки: — Кто настоящая мать? Та, которая кормит ребенка, и моет, и знает все его повадки, или та, которая подкидывает его в чужое гнездо — пускай справляется, как хочет…
Дороти словно слышала мысли Виолетты, как до того — мысли Филипа. Виолетта не впервые заговаривала на эту тему. Дороти обратилась за помощью к науке:
— Это просто инстинкты. У кукушек — свои, у пеночек — свои.
— Это — доброта, заложенная в природе, — сказала Виолетта. И яростно вонзила иголку в носок.
Чарльз тихо и отчетливо произнес:
— Многие люди на самом деле вовсе не дети своих родителей и даже не знают, кто их настоящие родители, все время кто-нибудь рассказывает про такое…
— И нечего такое слушать, — Виолетта обрела прежний напор. — А людям не след такое рассказывать.
— У меня есть уши, что ж я могу поделать, — ответил Чарльз.
— Мыть их получше, — отрезала Виолетта.
Гедда прижала к себе куколок из башмака.
— У них у всех нет ни папы, ни мамы, только башмак. Они мои, я буду за ними смотреть.
В воздухе почему-то повисла неловкость. Том уткнулся в учебник латыни. Гризельда предложила Дороти пойти прогуляться по лесу. Чарльз сказал, что пойдет с ними, и Том тоже.
— Ку! — сказала кукушка в лесу. — Ку… ку… ку…
— Вот ведь странно, — сказала Дороти, — когда кукушонку пора лететь в Африку, он понимает, что он тоже кукушка, и летит со своими. Интересно, что он про себя думает, когда летит с ними. Он ведь себя не видит.
Они пошли в лес парами — два мальчика, а следом две девочки, все четверо — в поношенной «деревенской» одежде, за которой не требуется особый уход, в которой можно лазить по деревьям и переходить вброд ручейки. Дети направлялись в лесной дом — секретное, потайное место, о котором мало кто знал и которое мало кто мог найти. Древесный дом был спрятан под сосной — нижние раскинутые шатром ветки служили ему крышей. Ветки были связаны веревками и бечевками, а щели между ними законопачены вереском и сухим папоротником. Для маскировки строители натыкали еще веток там и сям. В доме было две комнаты с крохотными окошками — подглядывать наружу. Можно было лежать на крыше дома, среди ветвей, а внутри были ложа из вереска и столики из деревянных ящиков. Том любил это место больше всего на свете. Здесь, полностью спрятанный от мира, он становился самим собой. Том считал древесное жилище своим, хотя всю архитектуру дома и прочность конструкции придумала и продумала Дороти. Дороти любила приносить сюда всякие штуки, изучать их: черепа мелких зверюшек, необычные растения. Еще Дороти любила забраться в древесный дом с Гризельдой и часами что-то увлеченно обсуждать. Во всяком случае, Том предполагал, что они там разговаривают, поскольку у него хватало такта не увязываться за ними. А за то, что он оставлял их одних, они тоже давали ему подолгу бывать одному, и дом становился его тайным убежищем. Беда была с Филлис, которая вечно увязывалась за старшими, если видела, что они направляются в лес. Ее присутствие было нежелательно: во-первых, потому что она все время пыталась затеять «игру в домик», распределяя роли мамочек и папочек; во-вторых, потому что Дороти, Гризельда и Том видели в ней слабое место сплетенной ими сети молчания. Филлис могла донести, причем с удовольствием, поэтому ее приходилось одновременно подкупать и запугивать.
Чарльзу разрешали сюда приходить — горожанин по натуре, он не очень интересовался древесными домами, но выражал должное восхищение строительными талантами создателей дома. Том задумывался, понравится ли дом Филипу. Он решил, что, скорее всего, да, потому что Филип и сам прятался в тайнике. Но Филип уже уехал на болота вместе с Фладдами и Доббином. Том также обдумывал, не показать ли дом Джулиану. Но Джулиан мог и не понять, что в доме такого особенного. А командирские замашки Джулиана могли не понравиться Дороти. В общем, насчет него пока рано было решать.
