В 1578 году инквизиция видоизменила свою официальную декларацию веры, дабы объявить многие из положений алумбрадос еретическими и теологически ошибочными. С тех пор преследование испанских мистиков приобрело новую силу и жестокость. Более мягкие наказания – штрафы, епитимьи, заключение, даже пытки – стали все больше уступать место костру. Вероятно, самый прославленный испанский мистик этого периода – Тереса Санчес де Сепеда-и-Аумада, более известная сегодня как Санта Тереса де Хесус или святая Тереса из Авилы (1515-1582). Рожденная в благородной семье, Тереса получила начатки образования, что позволило ей провести большую часть своего детства за чтением рыцарских романов – тех самых романов, которые спустя три четверти века будет высмеивать в «Дон Кихоте» Сервантес. Вскоре им на смену пришли религиозные произведения. На протяжении всей своей жизни Тереса страдала многочисленными нервными болезнями, которые сказывались на ней и физически и психологически, и, возможно, среди них была разновидность эпилепсии. В Испании того времени ее некрепкое здоровье исключило ее из мирских обязанностей в виде замужества и деторождения. Во всяком случае она почувствовала религиозное призвание и в 1535 году в возрасте двадцати лет вступила в кармелитский монастырь в Авиле. Двадцать лет спустя, молясь в часовне, она пережила свой первый мистический опыт. С этого момента мистические или визионерские переживания – то, что она сама называла «вознесением», – стали постоянным явлением в ее жизни.
По совету своих духовников она составила автобиографию, в которой описала свои религиозные переживания. Инквизиция запретила публикацию автобиографии при ее жизни, возможно, из страха, что вокруг нее мог вырасти культ, подобно тому, который вырос вокруг святого Франциска двумя с половиной столетиями раньше. Вместо этого Тересе было дозволено последовать своему желанию вести более простой и строгий образ жизни и основать свой собственный монастырь. Она назвала его общиной босоногих кармелиток. Ведя затворническую жизнь в своем монастыре, она продолжала писать. Она завершила свою автобиографию, описав последовательные этапы, посредством которых человеком достигался союз с Богом в виде «жилищ»
[33]
. Она написала историю основания своего монастыря, который вскоре уже насчитывал семнадцать сестринских обителей. Составила духовный путеводитель для монахинь своего ордена и руководство по духовным упражнениям. Оставила также внушительное количество поэтических произведений. Из ее обширной корреспонденции сохранилось более 400 писем. Поздние комментаторы уделяли большое внимание эротической природе мистических переживаний Тересы. В поразительно откровенных сексуальных образах она, к примеру, описывает, как ею «овладевает» божественный любовник или божественная любовь; и ее экстаз порой создает впечатление духовного – или одухотворенного – оргазма. Безусловно, в мистицизме Тересы есть элемент патологии, который фрейдист приписал бы сублимации подавленной сексуальности. Было бы ошибочно, однако, сводить весь ее мистицизм только к этому. Мистические и эротические переживания всегда были тесно связаны в своих психологических проявлениях, и нередко то или иное из этих переживаний выражалось в образах другого. За сексуальными образами Тересы остается нечто такое, что вновь и вновь пытаются выразить мистики всех времен и всех религиозных традиций, даже самые уравновешенные в сексуальном отношении. Так, например, Тереса описывает, как во время ее состояния «вознесения» душа растворяется в Боге – вплоть до того, что уничтожается всякое понятие о различии. Душа, говорит ей Господь, «полностью растворяется… чтобы все больше и больше покоиться во Мне. Уже не она сама живет, а Я». По традиции мистиков, Тереса указывает на конечную бесплодность попыток выражения мистического опыта:
«Блаженство, которое я ощущала внутри себя, нельзя передать на письме, ни тем паче словами; оно непостижимо для того, кто не испытал его».
И она признается:
«Было кое-что, о чем я не подозревала вначале. Я в действительности не знала, что Господь присутствует во всех вещах; и когда Он показался мне таким близким, мне подумалось, что это немыслимо».
Любая попытка описать Тересу как элементарную неврастеничку или истеричку была бы опровергнута ее автобиографией и ее письмами, которые демонстрируют удивительную проницательность в мирских делах, замечательный прагматизм и здравомыслие, присущее ей чувство юмора. Они также свидетельствуют об остром сознании опасности со стороны инквизиции. Тересу явно беспокоит, что ее свидетельство будет осуждено как ересь. Она пишет своему исповеднику, что он должен принять ее работу только в том случае, «если мое повествование находится в согласии с истинами нашей святой католической церкви. Если же нет, то преподобный отец должен немедленно предать ее огню, и я согласна на ее уничтожение. Я буду вести летопись моего опыта, с тем чтобы он мог принести некоторую пользу, если не противоречит христианскому вероучению».
В своей автобиографии она утверждает, что некоторые клирики отказывались выслушивать ее исповеди. Некоторые из тех, что соглашались, говорит она, заявляли, что она одержима демонами и нуждается в экзорцизме. Один исповедник, сообщает она, решительно объявил, что дьявол вводит ее в заблуждение. И она также рассказывает о друзьях, приходивших предупредить ее, «что против меня может быть выдвинуто обвинение и что я могу оказаться в руках инквизиторов».
Основания для подобного беспокойства, несомненно, были. Радикальный мистицизм Тересы был по внутренней своей сущности враждебен иерархической структуре Церкви, ибо рождал сомнение в значимости роли, играемой официальным духовенством. Она ничтоже сумняшеся обращается к различию, проведенному в начале этой главы, между мистическим опытом и интерпретацией его a posteriori. Она признает, что «в делах духовных мы часто пытаемся толковать вещи по-своему, словно они принадлежат этому миру, и тем самым искажаем истину». Она смело заявляет, что «ношение сутаны не является достаточным, чтобы сделать из человека монаха
[34]
, и не предполагает того состояния великого совершенства, которое подобает монаху». И тут же, вдруг становясь осторожной, она прибавляет: «Я больше не скажу ничего на эту тему».
Не менее крамольны утверждения Тересы о том, что простое соблюдение ритуальных обрядов, с каким бы усердием и как бы долго они ни выполнялись, не делает милость Божью – то есть мистическое переживание – сколько-нибудь более определенным:
«Порой мы придаем значение ничтожным делам, совершаемым нами для Господа, которые в действительности нельзя было бы считать важными, даже если бы мы совершали их очень часто».
И также:
«Мы полагаем, что можем измерить наше духовное развитие числом лет, в течение которых мы предаемся молитвам. Мы даже полагаем, что можем измерить Того, Кто оделяет нас неисчислимыми дарами для Своего собственного удовольствия и Кто может давать больше одному человеку за шесть месяцев, чем другому за много лет».
