Поставленный перед выбором между отречением от этих и других «ересей» или смертью на костре, Бруно мужественно стоял на своем. Он не только отказался покаяться, но и забрал назад признания, которые сделал раньше в Венеции. Он решительно утверждал, что в его словах и сочинениях не было никакой ереси, а только истина. Когда был оглашен его приговор, Бруно посмотрел на кардиналов, выстроившихся перед ним, и спокойно сказал: «Может быть, ваш страх перед моим осуждением сильнее моего страха перед вашим приговором».
Утром 17 февраля 1600 года Бруно, одетого в белую рубаху, привели на Кампо ди Фиори («Цветочный луг»), площадь, расположенную недалеко от римского пантеона. Там его крепко привязали к деревянному столбу, вокруг которого были сложены кучи дров и связки хвороста. «Я добровольно принимаю эти муки, — якобы сказал он, когда пламя занялось вокруг него, — и моя душа вознесется в рай вместе с дымом от этого костра». Молодой протестант Гаспар Шопп из Бреслау, недавно обращенный в католичество, который был свидетелем казни, сообщил, что, «когда ему показали образ нашего спасителя перед смертью, он [Бруно] в гневе отверг его, отвернувшись в сторону».
[887]
На самом деле доминиканский монах попытался ткнуть распятием в лицо Бруно, умиравшему на костре. Подобно катарам, отвергавшим крест, несчастный Бруно, чьи ноги уже обгорели до костей, нашел в себе силы, чтобы с отвращением отвернуться в сторону.
За несколько дней до казни Бруно написал собственную эпитафию:
«Я боролся, и это уже многое значит… Победа находится в руках Судьбы. Что бы со мной ни случилось и кто бы ни оказался победителем, свидетели грядущих эпох не смогут отрицать, что я не боялся смерти, никому не уступал в решимости и предпочел возвышенную гибель низменной жизни».
[888]
«Организация» снова в действии?
Приговорив Джордано Бруно к смерти на костре, инквизиция ясно и недвусмысленно дала понять всем его единомышленникам, что древние «ереси» будут уничтожаться, где бы они ни возникали. Мечты Бруно о великой герметической реформе и возрождении герметизма — будь то в русле христианского вероучения или за его пределами — оказались глубоко похороненными. С этой поры любой человек или группа людей, замышляющих религиозные перемены или даже научные теории, которые могли считаться противоречащими христианской догме, очень хорошо знали, что их ожидает.
Наверное, неудивительно, что после гибели Бруно в Европе наступил новый этап формирования тайных обществ и братств — как будто из пепла его погребального костра возник невидимый Феникс, воскресивший реформаторские настроения в других странах Европы. В своей замечательной книге о Джордано Бруно и герметической традиции Фрэнсис Йейтс скрыла намек на сущность этого «невидимого Феникса», питавшего революционные чаяния людей:
«Один из самых значительных аспектов деятельности Джордано Бруно заключается в том, что она происходила в конце XVI века с его чудовищными проявлениями религиозной нетерпимости, когда люди искали в герметизме некий путь к терпимому отношению или даже союзу между враждующими сектами… Существовало много вариантов христианского герметизма, католических и протестантских, большей частью обходивших магию стороной. Затем появился Джордано Бруно, который положил магический герметизм в основу своей религиозной философии, проповедовал «египетскую Контрреформацию» и возврат к египетской традиции, где религиозные противоречия найдут новое решение, а также нравственную реформу с акцентом на общественной благотворительности и этике социального единства. Выступая в Оксфорде, бывший доминиканец имел за спиной великие руины средневекового прошлого и подвергал суровому осуждению разрушение добрых дел своих предшественников и презрение к их философии, филантропии и магии.
Где еще можно найти такое сочетание религиозной терпимости, эмоциональной связи со средневековым прошлым, поощрения добрых дел на благо других людей, творческого переосмысления религии и символики древних египтян? Единственный ответ, который мне приходит на ум, — во франкмасонстве с его мифической связью со средневековыми масонами, его терпимостью, филантропией и египетской символикой. Франкмасонство появилось в Англии как формальная организация лишь в начале XVII века, но оно, безусловно, имело предшественников и некие традиции, уходящие в более отдаленное прошлое, хотя их происхождение остается неясным. Мы блуждаем на ощупь в темноте среди странных таинств, но невольно задаемся вопросом о том, где впервые зазвучала мелодия «волшебной флейты» [эвфемизм для франкмасонства по отношению к опере Моцарта, пронизанной египетскими и масонскими мотивами]. Не могли ли они зазвучать в Англии, где духовно не удовлетворенные люди увидели в «египетском» послании Бруно некий намек на грядущие перемены?»
[889]
Мы изучим связь между герметизмом и франкмасонством в следующих главах. Между тем в феврале 1600 году казалось, что надежды Бруно на великую герметическую реформу и его мечты о строительстве «Города Солнца» в Европе улетучились вместе с дымом его костра на Кампо ди Фиори.
Но так ли это было на самом деле?
Томмазо Кампанелла
Когда в Риме складывали хворост для костра Джордано Бруно, в Неаполе инквизиторы допросили и бросили в темницу другого мятежного монаха, который тоже считал, что на него возложена высокая миссия. Это был Томмазо Кампанелла, будущий автор «Города Солнца».
Вот что по этому поводу пишет Фрэнсис Йейтс:
«Томмазо Кампанелла был последним в ряду итальянских философов эпохи Возрождения, предпоследним из которых был Джордано Бруно. Как и Бруно, Кампанелла считался магом-философом, преемником магических исследователей эпохи Ренессанса, начиная от Марсилио Фичино. Как и Бруно, Кампанелла считал, что на него возложена великая миссия. Этот человек… обладал колоссальной уверенностью в себе, как будто он соприкасался с замыслом мироздания и ему было предназначено возглавить вселенскую магическо-религиозную реформу. В отличие от Бруно, Кампанелла не был сожжен на костре, хотя несколько раз подвергался пыткам и провел в тюрьме более 27 лет, но — опять-таки в отличие от Бруно — Кампанелла почти преуспел в осуществлении своего проекта магической реформы в системе католицизма. По крайней мере ему удалось заинтересовать ряд очень важных людей».
[890]
Но здесь Фрэнсис Йейтс совершила одну серьезную ошибку. Как мы убедимся в главе 12, возможно, что Томмазо Кампанелла добился гораздо более заметного успеха в осуществлении своей магической реформы.
Мы думаем, что он добился такого успеха, о котором Джордано Бруно мог только мечтать…
