В общем и целом будет разумно заключить, что христианство в его институциональной форме принадлежит к числу великих определяющих сил истории и что зловещая международная обстановка, с которой мы сталкиваемся в XXI веке, во многом связана с его долгосрочным влиянием. Можно даже определить момент, когда это влияние впервые начало сказываться, — в начале IV века н. а, после обращения в христианство римского императора Константина. Это был момент, когда христианство впервые подключилось к двигателю светской власти и почти мгновенно (как мы вскоре убедимся) превратилось в бюрократическую систему, наделенную карательными функциями. Однако в первые 300 лет своего существования оно не обладало единой церковью и согласованным корпусом фундаментальных догм, который оно могло бы навязывать другим. Далекое от превращения в карающий бич, христианство само представляло собой скопление гонимых и презираемых сект с очень широким спектром идей, сосредоточенных вокруг фигуры и миссии Христа.
Что было сокрушено?
Еретические церкви катаров и богомилов, процветавшие в течение нескольких коротких столетий Средневековья, тоже сосредоточивали свои идеи вокруг фигуры и миссии Христа. Какой след оставило их мировоззрение по сравнению с самодовлеющим присутствием и властью официальной христианской церкви? Этот вопрос задан в контексте их влияния на мировую арену и их общего значения для истории человечества.
Некоторые ученые дают, с их точки зрения, наиболее очевидный ответ. Они утверждают, что движение катаров и богомилов лучше всего рассматривать как местную реакцию на временные социальные и экономические условия в разных частях Европы, существовавшие с X по XIV век
[272]
Если их точка зрения верна, то для знакомства со всей историей ереси нам нужно лишь изучить непосредственные условия, связанные с ее появлением и упадком. Без прошлого и, разумеется, без будущего ее место в истории будет незначительным, а влияние на развитие западной цивилизации пренебрежимо малым или вовсе несуществующим.
Мы видели, что другие ученые, такие, как Ханс Содерберг и Стивен Рансимен, придерживаются других позиций и утверждают, что «непрерывная цепь традиции» связывает катаров и богомилов с религией, известной под названием христианского гностицизма, процветавшей в Египте и на Ближнем Востоке на 1000 лет раньше. Если они правы, то ересь, сокрушенную церковью во время альбигойских крестовых походов XIII века, вряд ли можно назвать кратковременным общественным движением. Если звенья цепи можно проследить на тысячу лет назад, то феномен катаров больше напоминает претензию на власть после тысячелетнего молчания. Этот вызов был брошен гонимой «параллельной религией» — тайной, скрытной и такой же старой, как само официальное христианство.
«Злокозненная секта бесстыдных людей, называемых павликианами…»
Уходя от катаров, о которых не сохранилось достоверных сведений до середины XII века, мы приходим к богомилам. Они впервые дали о себе знать в X веке и сохранились в некоторых изолированных общинах Восточной Европы до XV века. Они не только появились раньше катаров и пережили их; ученые сходятся во мнениях, что катаризм на Западе был прямым следствием миссионерской деятельности богомилов.
Следующее звено в предполагаемой «цепи великой ереси» сходным образом перекрывается по времени с богомилами и снова имеет существенно более раннее происхождение. Это звено образовано странной и необычно воинственной дуалистической сектой, известной под названием павликиан. Считается, что они сосуществовали с богомилами и играли значительную роль в формировании идей самого Богомила в X веке.
[273]
Как и для большинства еретических движений, большая часть того, что нам известно о них, происходит от их оппонентов из христианской церкви. Одним из них был монах Петр Сицилийский, чья «История манихеев, которых также называют павликианами» содержит ценную информацию о секте того времени. Петр узнал их лично в 869–870 годах, когда константинопольский император Василий I отправил его в качестве посла к павликианскому лидеру Хризоксеру, недавно основавшему независимый принципалитет на арабо-византийской границе.
[274]
Как можно видеть из названия его трактата, Петр предполагал, что павликианское вероучение является лишь новой разновидностью манихейства. Это можно понять. Павликиане и последователи Мани были дуалистами, точно такими же, как более поздние катары и богомилы, но павликиане, чьи слова были заботливо сохранены для нас Петром Сицилийским, не возводили свое происхождение к Мани. Источником верований этой секты был некий Константин из Мананалиса, живший на территории нынешней Армении в период царствования византийского императора Константа I
[275]
(641–648).
[276]
В свою очередь Константин из Мананалиса якобы оказался под влиянием таинственного «дьякона», который остановился в его доме «после возвращения из тюрьмы в Сирии» и дал ему ряд книг, включая «Евангелие и Книгу посланий св. Павла, на которой он… основывал свое учение».
[277]
Итак, павликиане были явно христианской сектой, если учение их основателя было вдохновлено каноническими христианскими текстами. Действительно, выяснилось, что Христос был центральной фигурой в их религии, но, как впоследствии катары и богомилы, они совершенно отказывались признать, что Он был рожден «во плоти» и что Мария была Его матерью.
[278]
Поскольку Он не обладал физическим телом, как Он мог иметь мать? Подобно катарам и богомилам, они считали Его нефизической эманацией Бога Добра, эмиссаром духовного царства.
[279]
Подобно катарам и богомилам, они отвергали крест и все материальные таинства официального христианства, а также культ святых и иконы.
[280]
Подобно катарам и богомилам, они полностью отвергали Ветхий Завет и принимали лишь некоторые части Нового Завета.
[281]
И наконец, они называли свое учение единственной истинной церковью, происходящей непосредственно от первых христианских общин, и называли римскую католическую и православную церковь узурпаторами.
[282]
