Иллюминаты и герцог Орлеанский
Историки этого периода указывают на совпадение во времени двух разных событий: подписание Декларации независимости в Америке в июле 1776 года и основание братства иллюминатов в Германии. Точно неизвестно, существовали ли прямые контакты между Франклином, Джефферсоном и баварскими иллюминатами через каналы французских и немецких масонских лож, но совершенно ясно, что Франклин и Джефферсон знали об организации Вейсхаупта (см. цитату из Джефферсона ранее в этой главе). Пребывание Джефферсона в Париже с 1784 года по сентябрь 1789 года указывает на высокую вероятность его контактов с иллюминатами, как мы убедимся в главе 19.
Принято считать, что баварские иллюминаты попросту прекратили свое существование после гонений 1784 года в Германии,
[1356]
однако не все убеждены в этом. Некоторые считают, что члены братства иллюминатов внедрились в масонские ложи и спровоцировали политичёские беспорядки в нескольких европейских странах, особенно во Франции, где в 1789 году совершилась революция.
Одной из самых видных сторонниц «теории иллюминатов» была британская писательница и историк Неста Вебстер. Она утверждала, что механизм французской революции был запущен в результате осуществления нескольких тайных заговоров между иллюминатами и французскими масонами.
[1357]
Вебстер и некоторые другие авторы рассматривают герцога Орлеанского, магистра ложи Великого Востока, как главного злодея и закулисного агитатора парижских революционных толп, особенно той части толпы, которая штурмовала Бастилию 14 июля 1789 года.
Нельзя отрицать, что герцог Орлеанский сыграл жизненно важную роль в революционных событиях, но историки уже давно спорят о том, насколько обширным было его влияние. В масонской ложе La Parfait Union из города Ренна существуют записи, оставляющие мало сомнений в том, что масоны считали его главной движущей силой событий, которые привели к революции:
«Из наших храмов [лож] и от причастных к священной философии [франкмасонству] произошли первые искры священного огня, который, быстро распространяясь с запада на восток и с севера на юг Франции, овладел сердцами граждан… Никто из нас, мои дорогие братья, не может отрицать, что наш магистр, герцог Орлеанский, принял наибольшее участие в той достославной Революции, которая только что началась…»
[1358]
Если это правда, то существует возможность, что герцог Орлеанский заключил тайный договор с агентами баварских иллюминатов.
[1359]
Французский историк Андре Фоше говорит о том, что один из ближайших сподвижников герцога, Оноре Габриель Рикети, более известный как граф Мирабо, самый красноречивый из всех французских революционеров, в 1776 году «посетил город Брунсвик и встретился с баварскими иллюминатами». Хотя некоторые историки высказывают сомнение в принадлежности Мирабо к франкмасонству, есть доказательства, подтверждающие его членство в масонском братстве как минимум с 1776 года.
[1360]
Красноречивые высказывания двух знаменитых масонов того времени, загадочного графа Сен-Жермена и гипнотизера Франца Антона Месмера, указывают на присутствие агентов баварских иллюминатов в Париже незадолго до революции. Некоторые исследователи предполагают, что термин «высокопоставленный путешественник», использованный Калиостро во время суда над ним, мог быть тайным паролем иллюминатов.
[1361]
Разумеется, нельзя забывать и о том, что во время суда над Калиостро в Риме он признал свою причастность к братству иллюминатов.
[1362]
Герцог Орлеанский, Филипп Эгалите
Герцог Орлеанский был потомком Фридриха Пфальцского и Елизаветы Стюарт, злосчастной королевской четы из Богемии, непредумышленно ускоривших деятельность розенкрейцеров в Германии и другие события, которые привели к Тридцатилетней войне. Прапрадед герцога, тоже Филипп Орлеанский, был вторым сыном Людовика XIII и младшим братом «короля-Солнца» Людовика XIV. В 1661 году Филипп женился на Генриетте Английской, дочери Карла I, а в 1671 году снова женился, на этот раз на Шарлотте-Елизавете, принцессе Пфальцской и дочери Карла-Людовика, курфюрста Пфальдского и сына Фридриха и Елизаветы из Богемии.
[1363]
Не вызывает сомнений, что с такой родословной герцог Орлеанский был завзятым англофилом, и его одержимая увлеченность английскими традициями и культурой обусловила появление в высших кругах парижского света причудливой моды, известной как англомания. Герцог восхищался британским парламентом, устройством конституционной монархии и открыто противостоял деспотическому правлению своего дяди Людовика XV, который изгнал его в Англию в 1771 году. Впоследствии он вернулся в Париж, где сразу же оказался в оппозиции новому королю Франции, Людовику XVI.
В 1786 году герцог Орлеанский был избран магистром французской ложи Великого Востока и таким образом фактически стал главой всех франкмасонов в этой стране. Будучи невероятно богатым человеком и единственным владельцем значительной части лучшей недвижимости во Франции, герцог сблизился со знаменитым революционным оратором Мирабо, а его огромная личная резиденция в Пале-Рояль стала местом регулярных встреч для революционно настроенных парижан.
Многие считают, что он воспользовался своим огромным состоянием для финансирования революционеров, а некоторые даже полагают, что он был невидимой силой, стоявшей за штурмом Бастилии в июле 1789 года.
Как бы то ни было, совершенно ясно, что он ненавидел своего кузена Людовика XVI и был в числе тех, кто голосовал за его казнь в 1793 году. Вполне возможно также, что герцог тешил себя несбыточной надеждой самому стать королем и учредить конституционную монархию наподобие английской.
Герцог так ревностно поддерживал Конвент и Парижскую коммуну — два главных революционных органа, управлявших Францией после революции, — что в 1792 году Филипп Орлеанский сменил имя и стал Филиппом Эгалите.
[1364]
Но, к несчастью для Филиппа Эгалите, у него сложились очень неприязненные отношения с маркизом Лафайетом, героем и французской, и американской революций. Это наряду с другими факторами в конце концов привело к его падению, и в ноябре 1793 года Филиппа Эгалите постигла такая же участь, как и его царственного кузена, когда его голова слетела с плеч под лезвием гильотины. Однако честолюбивые помыслы о конституционной монархии во Франции были воплощены в жизнь его старшим сыном Людовиком — Филиппом I, так называемым «королем-гражданином», который в 1830 году взошел на французский трон с помощью заклятого врага своего отца, маркиза Лафайета.
