Меня так ударил вид останков Франчески, состарившейся до
своего истинного возраста, что я почти не замечала, как устало, неуверенно
правит Кости. Он проехал боковую дорогу, гравийный проселок и участок
бездорожья у опушки леса, скрывавшего пещеру. Если кто-то и пытался нас
выследить, он давно отстал.
Последние две мили Кости, чтобы не шуметь, пронес мотоцикл —
одной рукой. Я шла рядом. Заговорила, только когда мы вошли в пещеру.
— Мне так жаль… Я понимаю, никакие слова не помогут, но
мне жаль, что Хеннесси убил ее.
Кости взглянул на меня, и слабая горькая улыбка тронула его
губы.
— Он не убивал. Он мог бы сделать с ней многое, очень
многое, но убивать сразу — не его стиль. Ее тело выбросили из машины через час
или два после нашего последнего разговора. Хеннесси продержал бы ее живой не
один день. Пока не вытянул бы все, что она мне передала, до последней мелочи. И
это не один из его подручных, действовавших за спиной у босса.
Я не поняла.
— О чем ты говоришь? Кто же ее убил?
Его губы снова дернулись.
— Сама Франческа. Это единственное логичное объяснение.
Должно быть, она попала в ловушку, не видела выхода — и покончила с собой. Ей
нужна была всего секунда, чтобы погрузить в сердце серебряный клинок, а после
этого они уже мало что могли сделать. Хеннесси, оставив ее на месте, где я его
чуть не прикончил, дает понять, что знает, на кого она работала.
Я и представить не могла, какая же ледяная решимость нужна
была, чтобы это сделать. Мне вспомнился индеец, оставивший Кости пещеру.
Единственное, что ему оставалось, — самому выбрать свою смерть. Последний
бой перед концом.
— Ты в этом больше не участвуешь, Котенок. Кончено.
Он сказал это так твердо, что мигом выбил из моей головы
грустные мысли.
— Кости, — мягко начала я, — я понимаю, что
ты не в себе.
— Х…ня. — Он схватил меня за плечи, тихий голос
отдавался в ушах. — Бесись сколько влезет, грози мне чем угодно. Порвать
со мной, никогда больше со мной не заговорить, все что хочешь, но я не стану
больше подвешивать тебя, как наживку на крючке, перед этими людьми. Франческа
предпочла умереть, чем сдаться им на милость, понимаешь?! Я не вынесу, если мне
придется вот так же ждать от тебя звонка — и не дождаться или найти твое тело в
грязи…
Он резко отвернулся, но я успела увидеть розоватый блеск в
его глазах. Злость как рукой сняло. Я знала, что делать.
— Эй… — Я тихонько потянула его за рубашку. Он не
обернулся, и тогда я припала к его плечу. — Ты меня не потеряешь.
Франческа была одна, ты за ней не присматривал. Это не твоя вина, но ты у нее в
долгу за помощь против Хеннесси. Она отдала все, что имела. У нее, наверно,
были свои причины, но это ничего не меняет. Ты не отступишься, и я тоже не
отступлюсь. Нам нельзя терять веру. Хеннесси, должно быть, напуган, гадает,
сколько она успела тебе рассказать. Со страху он размякнет и может наделать
ошибок. Ты одиннадцать лет за ним охотишься — и никогда еще не подбирался так
близко! Дороги назад нет, и я не собираюсь удирать. Мы его достанем. Мы
вколотим его в землю вместе с остальными алчными мерзавцами из его банды. И они
будут знать, что их достал ты… и твоя маленькая «старуха с косой», которая сперва
убивает вампиров, а потом им представляется.
Он фыркнул, припомнив, как обозвал меня в утро у дома Лолы.
Потом повернулся и обнял.
— Ты моя Рыжая старуха, и я ужасно без тебя скучал.
Вопреки всему, что случилось этой ночью, я была счастлива
услышать это признание.
— Кости, когда я тебе позвонила… еще когда не знала про
Франческу… я собиралась сказать, что наконец разобралась, кто я такая и чего
хочу. Ты велел мне не извиняться, так что я и не извиняюсь.
Он отстранился, в глазах заклубилось облачко настороженности.
— И что ты скажешь?
— Я скажу, что я — капризная, ненадежная, упрямая,
ревнивая стерва со склонностью к убийствам, и ты должен меня заверить, что тебя
это устраивает, потому что я такая, а нужен мне ты. Я тосковала по тебе каждую
минуту этой недели и ни дня не хочу больше провести без тебя. Если мать
откажется от меня за связь с вампиром, так тому и быть, но я решила — и не
стану извиняться за свое решение.
Он так долго молчал, что я встревожилась. Не слишком ли
откровенна я была в своей самооценке? Конечно, в резюме такого не напишешь, но
я хотела быть честной…
— Тебе не трудно повторить еще раз? — сказал он,
наконец, и его окаменевшее лицо оттаяло, согретое каким-то новым
чувством. — Боюсь, я совсем выжил из ума и принимаю желаемое за действительное.
Слуховые галлюцинации…
Вместо ответа я его поцеловала. Я была так счастлива, что
никак не могла от него оторваться. Только сейчас стало ясно, как плохо мне было
без него, ведь, несмотря на весь ужас гибели Франчески, эта минута стала самой
счастливой за пять дней после его ухода.
Кости обнимал, гладил меня, целовал так глубоко, что скоро я
стала задыхаться. Я откинула голову, глотнула воздуха. Он скользнул губами к
шее, нащупывая языком пульс, тихонько посасывая жилку. Этот бьющийся у меня на
горле родничок притягивал его, как стрелку компаса, и я оттянула воротник,
чтобы ему было удобнее.
Он через голову стянул с меня рубашку, оторвавшись от жилки
всего на одно мгновение. Его клыки, уже отросшие от страсти, задели кожу. Кости
никогда, даже в самой горячке любви, не оставлял у меня на коже царапин. Он
твердо держался в границах, которые я для него установила. О себе я не могла
сказать того же. Я не упомню, сколько раз в судорогах страсти пускала ему
кровь, но он ни разу не упрекнул меня в нечестной игре. Я гадала, о чем он
думает сейчас, лаская мое горло и зная, что мне это нравится. Приходится ли ему
держать себя в руках? Жгучая голодная боль у меня внутри, которую можно
утолить, только впустив его в себя… Чувствовал ли он что-то похожее, только немного
на иной лад? Мучило ли его, что я принимаю лишь часть его, хотя он-то принял
меня целиком?
Губы Кости спустились ниже, к груди, но я направила их снова
к горлу.
— Дальше, — сказала я, и хотела, чтобы он понял
все правильно.
Должно быть, он по голосу угадал, что я говорю не о любовных
играх, и напрягся всем телом.
— Что ты делаешь, Котенок?
— Избавляюсь от застарелых предрассудков. Ты вампир. Ты
пьешь кровь. Я пила твою, а теперь хочу, чтобы ты выпил моей.
Он долго пристально смотрел на меня, потом покачал головой:
— Нет. На самом деле ты не хочешь.
— Я не боюсь твоих клыков, — выдохнула я, — и
тебя не боюсь. Я хочу, чтобы в тебе была моя кровь, Кости. Хочу знать, что она
течет в твоих жилах.
— Не искушай меня, — пробормотал он, стискивая
кулаки.
