Она вздохнула, глядя мне в глаза, и палец ее гладил меня от
мочки уха, по шее, по ключице.
Я чуть не вскинулась от ощущения, когда ее палец нашел едва
заметные бугорки рубцовой ткани, стимулируя шрам к полной активности. У меня
закрылись глаза; мне вспомнилось, что демон принял облик Айви, когда рвал мне
горло, заполняя рану опасным коктейлем нейромедиаторов, превращающих боль в
наслаждение.
– Нет, – выдохнула я, почти простонала. –
Прости меня Господь, нравится. Прошу тебя… перестань.
Она шевельнулась, прижимаясь ко мне.
– Я знаю это чувство. Голод расходится по всему телу,
пробуждает желание, и тебя уже только одна мысль сжигает – коснуться кого
хочешь, – утолить этот голод.
– Айви! – захныкала я, – прекрати, не могу,
не хочу!
Она молчала, и я раскрыла глаза. Красной капли в углу рта
уже не было. Я чувствовала, как гуляет толчками кровь по моим жилам. Я знала,
что моя реакция связана с демонским шрамом, что Айви посылает феромоны, заново
стимулируя псевдовампирскую слюну, которая осталась во мне и превращала боль в
наслаждение. Я знала, что когда-то это был приспособительный механизм, что
вампиры привязывали к себе людей, создавая добровольные источники крови. Я все
это знала, но трудно было это помнить. Трудно было не наплевать. Сексуального
здесь ничего не было – это была потребность, голод, жар.
Айви прижалась к стене лбом рядом со мной, будто собирая
свою решимость. Ее волосы разделили нас шелковым занавесом. Через лосины меня
обдавало ее теплом. Я не могла шевельнуться, скованная страхом и желанием, гадая,
удовлетворит ли она его или у меня хватит силы воли ее оттолкнуть.
– Ты не знаешь, каково это – жить рядом с тобой,
Рэйчел. – Ее голос доносился из-за завесы волос, как сквозь решетку
исповедальни. – Ты бы очень испугалась, знай ты, насколько уязвимой делает
тебя шрам. Ты помечена для наслаждения, и если ты не найдешь вампира, чтобы
владеть тобой и защищать тебя, все они этим воспользуются, возьмут, что хотят,
и передадут следующему, пока ты не превратишься в марионетку, умоляющую, чтобы
ей пустили кровь. Я надеялась, что ты сможешь говорить «нет». Что если я тебя
как следует обучу, ты сможешь прогнать от себя голодного вампира. Но ты не
можешь, солнышко. Слишком сильно пропитали тебя нейротоксины. Ты не виновата.
Прости меня…
Я дышала часто и коротко, и с каждым вдохом расходилось по
телу обещание наслаждения, уходило, как отходящая олна, и тут же на ее место
приходила новая, усиливая прежнюю. Я задержала дыхание, отчаянно стараясь найти
в себе силы сказать ей, чтобы оставила меня… И не находила. Голос Айви стал
тихим, проникновенным:
– Пискари сказал, что это единственный способ тебя
сохранить. Сохранить тебе жизнь. Я буду доброй, Рэйчел. Я не попрошу ничего,
что ты не хотела бы дать. Ты не будешь похожа на эти жалкие тени, что мы видели
у Пискари, ты будешь сильной, ты будешь равной. Он показал мне, когда зачаровал
тебя, что это не будет больно. – Голос ее стал почти детским. – Демон
уже и так сломал тебя, боли больше не будет никогда. Пискари говорил, что ты
отреагируешь, и видит Бог, Рэйчел, так и оказалось. Это как если бы тебя сломал
мастер. И ты теперь моя.
Ее жесткий тон собственницы взметнул во мне страх. Айви
повернула голову, волосы упали назад, открывая лицо. В черных глазах горел
древний голод, не ведающий греха.
– Я видела, что случилось у тебя с Пискари, а ведь это
всего лишь палец коснулся твоей кожи.
Я слишком была напугана, захвачена волнами ощущения,
расходящимися "от шеи в ритме пульса.
– Представь себе, – шептала она, – что будет,
если вместо твоего пальца это будут мои зубы – нежно и чисто входящие в тебя.
От этой мысли меня обдало жаром, я обмякла в ее железной
хватке, тело восставало против мечущихся мыслей. По лицу покатились слезы;
теплые на щеках, они капали на ключицу. И непонятно было, слезы это, или страх,
или желание.
– Не плачь, Рэйчел, – сказала она, наклоняя
голову, чтобы коснуться губами моей шеи. Я чуть сознание не потеряла от ноющего
желания. – Я тоже не хотела, чтобы так вышло. Но для тебя, – шепнула
она, – я нарушу пост.
Зубы Айви прикусили мне шею, дразня… Я услышала тихий стон,
поняла ошеломленно, что это я стонала. Тело кричало, требовало, но душа вопила
«нет». Всплыли жадные, голодные лица у Пискари. Несбывшиеся мечты, потерянные
жизни. Существование, посвященное служению чужой потребности. Я попыталась
оттолкнуть Айви – и не смогла. Воля превратилась в ватную ленточку, рвущуюся от
малейшего натяжения.
– Айви! – все-таки сказала я, слушая собственный
шепот. – Подожди.
«Нет» я сказать не смогла. Но я смогла сказать «подожди».
Она услышала, отодвинулась, чтобы на меня посмотреть. Сама
она почти утонула в тумане предвкушения и страсти. Меня объял холодный ужас.
– Нет! – сказала я, тяжело дыша, преодолевая
навеянную феромонами эйфорию.
Я это сказала. Как-то я смогла это сказать.
Удивление и мука отразились у нее на лице, тень сознания
вернулась в черные глаза.
– Нет?
Это был голос обиженного ребенка.
У меня глаза закрывались под волнами экстаза, расходящегося
от шеи, где ее пальцы гладили края шрамов, где только что были ее губы…
– Нет, – сумела я сказать, не понимая, где я, не
чувствуя реальности, только слабо пытаясь оттолкнуть Айви от себя. – Нет.
От резкой боли в стиснутом плече глаза у меня открылись
сразу.
– Не верю, что ты это всерьез! – прорычала она.
– Айви! – завопила я, срываясь на визг, когда она притянула
меня к себе. Адреналин вычищал сосуды, за ним шла боль наказанием за дерзость.
Ужас придал мне силы не допустить Айви к моей шее. А она тянула с возрастающей
силой. Губы разошлись, обнажив зубы. У меня мышцы стали дрожать, не выдерживая
напряжения, и она подтягивала меня все ближе и ближе. Душа исчезла из ее глаз,
и подобно языческому богу сверкал в них голод. Руки у меня затряслись, еще
секунда – и они не выдержат.
Боже, спаси меня! – взмолилась я отчаянно, обращая
глаза к тому месту, где остался след от распятия, висевшего здесь раньше на
стене.
Айви резко дернулась в ответ на металлический звон,
наполнивший помещение. застыла. Желание ее замерцало, стало пропадать, брови
удивленно приподнялись, в глазах появилась мысль. Задержав дыхание, я ощутила,
как слабеет ее хватка. Пальцы соскользнули с моего плеча, и она, вздохнув,
опустилась к моим ногам.
У нее за спиной стоял Ник, держа в руках мой самый большой
медный котел для зелий.
– Ник, – прошептала я, не в силах разглядеть его
сквозь нахлынувшие слезы.
Вздохнув, я потянулась к нему и потеряла сознание, как
только он коснулся моей руки.
Глава 13
Было тепло и душно. Доносился запах остывшего кофе.
«Старбакс», два куска сахара, без сливок. Я открыла глаза, но перепутанные
рыжие пряди застилали зрение. Рука отозвалась болью, когда я их отвела в
сторону. Было тихо, только доносился уличный шум и привычное гудение будильника
Ника. Я не удивилась, очнувшись у него в спальне, на своей обычной стороне
кровати, видя сразу и окно, и дверь. Никогда еще не было мне так приятно видеть
ободранный комод Ника с выпавшей ручкой.
