Выбрался на сухое место, осмотрелся. Уже совсем рассвело. Вокруг была необозримая зеленая равнина. Там, откуда он выбрался, клубился туман, как над озером. Лес, к которому он шел и который казался совсем близким, далеко отодвинулся вместе с горизонтом.
Становилось все светлее, и нужно было срочно убираться с этого хорошо просматриваемого места. А тут еще, как назло, привязались две сороки, летают над ним и тревожно орут на все болото. Самарин свернул в сторону и, пригнувшись, побежал левее, туда, где над зеленой гладью болота виднелась бахрома кустарника. Мшаник кончился, ноги стали вязнуть в черной земле. Он остановился. Здесь когда-то добывали торф. Неподалеку лежали кучки из торфяных брусков, и оттуда в кусты уходила дорога.
Шагах в десяти от дороги он залез под густой куст можжевельника и лег ничком на прохладную, росную землю. Когда залезал сюда, вспугнул голубенькую трясогузку, и теперь она, тревожно посвистывая, перелетала с места на место над его головой. Но, слава богу, вскоре умолкла и даже шмыгнула в кусты рядом. Пряно пахло можжевельником. Самарин стал засыпать...
Что за странная птица появилась? Такого птичьего голоса он никогда не слышал. Скрипит, вроде как коростель, но с каким-то присвистом и уж больно ритмично. Скрип слышался все ближе. Самарин осторожно поднял голову и обмер — по дороге пожилой мужчина толкал тачку. Скрипело с подсвистом железное колесо. Мужчина одет был не по-деревенски — двубортный серый пиджак, брюки заправлены в сапоги, а на голове берет, из-под которого клочьями торчали седые волосы. Он подкатил тачку к кучке торфа и начал укладывать в нее черные бруски. Нагрузив тачку с верхом, взялся за ручки и покатил ее назад, снова приближаясь к Самарину. Теперь он разглядел его лицо: загорелое, чисто выбритое, с аккуратно подстриженными белыми усами под массивным носом. Над устремленными вперед глазами нависали густые и тоже седые брови.
Решение возникло мгновенно, без обдумывания — Самарин поднялся и стал за кустом можжевельника, который был ему по грудь. Вытащил из кармана наган и сунул его за ремень.
Тачка теперь не скрипела. Колесо глубоко врезалось в мягкую землю, мужчина то и дело останавливался, оттягивал тачку назад и потом с разбегу, рывком проталкивал ее дальше.
Завяз мужчина со своей тачкой — ни назад, ни вперед. Опустил ручки, торфяные бруски посыпались на землю, но он их не подбирал, стоял, тяжело дыша.
Самарин вышел на дорогу:
— Помочь вам?
Мужчина вздрогнул и сделал шаг назад.
— Не бойтесь. Вижу, как вы мучаетесь в одиночку...
Мужчина молчал и удивленно смотрел на Виталия. Именно удивленно и без всякого страха. Так, может, целую минуту они стояли и смотрели друг на друга.
— Ну что ж, помогите, — сказал наконец мужчина осипшим голосом.
Самарин подошел к тачке. Помочь оказалось нелегко: вдвоем взяться за ручки — неудобно, а толкать каждому за свою ручку — тоже нескладно.
— Погодите-ка, — сказал мужчина. Он выдернул из брюк ремень и привязал его к переднему борту тачки: — Вы будете тянуть, я — толкать.
Дело пошло, и они выкатили тачку на сухую дорогу. Остановились.
— Дальше я справлюсь. Спасибо, — сказал мужчина. Он все это время продолжал удивленно разглядывать Виталия. — Вы явились мне как святой дух.
— На зиму запасаете? — спросил Самарин.
— Приходится. Хотя кто знает, доживем ли до зимы.
— Чего такой пессимизм?
— По вашему виду — вам тоже не до оптимизма.
— В одежде ли дело? — усмехнулся Виталий.
Мужчина вынул из кармана железную коробочку:
— Закурить хотите?
— Спасибо.
Мужчина стал свертывать цигарку и спросил как бы невзначай:
— От своих отбились?
— Свои есть везде. Разве вы не свой? — ответил Самарин.
— Весь вопрос — кому свой? — тихо, будто про себя, произнес мужчина.
— Не фрицам же? — почти весело спросил Виталий.
— Ну им-то нет.
— Вот видите, а говорите я от своих отбился! — уже совсем весело сказал Самарин. У него и в самом деле на душе сейчас стало радостно. Вот же, за все скитания заговорил с первым человеком — и он наш, советский! — Вы кто?
— Был тут учителем. Ну а вы кто?
— Могу сказать одно — тоже советский человек.
— А у вас вид бандита с большой дороги, — улыбнулся мужчина.
— Я же сказал, не в одежде дело. Как вас зовут?
— Семен Игнатьевич. А вас?
— Виталий Сергеевич... Виталий.
— Теперь, Виталий Сергеевич, разрешите и мне спросить: в помощи нуждаетесь?
...Остаток дня Самарин провел в своем убежище в можжевельнике, а когда стемнело, Семен Игнатьевич пришел за ним и отвел к себе.
Одноэтажная школа, где он жил, стояла на отлете сгоревшей дотла деревни. Там остались только черные печи с трубами.
Они вошли в комнату. Семен Игнатьевич занавесил окно одеялом и зажег висевшую под потолком керосиновую лампу.
— Поглядите-ка на себя, — сказал он, кивнув на зеркало в дверце шкафа.
Виталий посмотрел и замер. На него смотрел старик с клочковатой грязной бородой.
— Ужас! — вырвалось у него.
— А может, наоборот — ваше спасение, — сказал Семен Игнатьевич и вдруг спросил: — Какие у вас намерения?
— Пробиться через фронт к своим, — ответил Самарин, не чувствуя уже никакой опасности и уверенный, что он встретил настоящего советского человека, на которого он может положиться.
— Тогда бороду лучше оставить, разве укоротить немного, — сказал Семен Игнатьевич. — А вот помыться вам следует, от вас, извините, дух того-с...
Самарин вымылся в железной бочке с дождевой водой. Семен Игнатьевич дал ему свои брюки и суконную куртку,
— Малость франтовато, — сказал он, оглядев Виталия. — Снимите куртку, я ее немного измажу.
Заговорили о том, как Самарину идти дальше. Отсюда до Орши было пятьдесят километров с небольшим.
— Там идут бои, — сказал Семен Игнатьевич. — Еще позавчера даже здесь было слышно, и ночью в небе полыхало. Но сегодня что-то тихо. Наверное, фронт покатился дальше на восток. — Он вздохнул и произнес тоскливо: — Не пойму, как это все случилось? Почему бежим?
Он смотрел на Самарина, но тот молчал. Сказать, как, бывало, Карандову, что все равно нас победить нельзя, он почему-то не мог...
— У нас тут немцы были всего один день, вернее, вечер ночь, — стал рассказывать учитель. — Два грузовика с солдатне В школе у меня ночевали офицеры. Трое. Один кое-как говорил по-русски. Он сказал мне: учи, учитель, немецкий язык. Русский теперь будет не нужен. Кончилась ваша Россия. Будет новый германский порядок. А утром они обнаружили убитым одного своего солдата, который сторожил лесную дорогу. Поди узнай, кто его убил. Они и узнавать не стали. Согнали всех жителей в большой сарай и подожгли. А потом еще из пулемета и автоматов... Затем подожгли всю деревню, дом за домом. И уехали. И снова тот офицер сказал мне: учи, учитель, немецкий язык, чтобы уметь сказать немецкой армии спасибо за то, что не зажарили мы тебя сегодня вместе с мужиками.
