— Потерпи еще немножко, — сказал Вальрозе. — Сейчас мне доложат результат осмотра, и мы пройдем ко мне, заварим кофе и посидим спокойно.
Служебную комнату Вальрозе заполнял густой аромат кофе, который уже приготовил ординарец. Ночная группа солдат ушла на свои посты.
— Как отец? — спросил Вальрозе, когда они сели за стол.
— Просил сердечно тебя поблагодарить. Он уже уехал — нашел какую-то оказию до Кенигсберга, какой-то знакомый отца взял его в военную автомашину.
— Нелегкое путешествие в такой холод, — покачал головой Вальрозе. — Но он у тебя старик деловой.
— Я сам удивляюсь, — улыбнулся Самарин.
Их обступала густая тишина, только отдаленно слышались посапывание и хриплые отрывистые свистки маневрового паровоза.
— Завидую твоему старику, он скоро будет дома, — тихо произнес Вальрозе и, помолчав, добавил: — Дикая тоска, Вальтер. Если бы я не знал, что служить здесь надо, я бы, наверно, запил. Когда наступает ночь, такая тоска наваливается, хоть головой об стенку бейся. А начальники наши точно взбесились — одну брань от них слышу.
— Отец ничего сделать для тебя не смог? — сочувственно спросил Самарин.
— По-моему, у него тоже какие-то нелады по службе — мама прислала письмо, явно на это намекает и просит меня терпеливо нести свою службу. Если уж она это просит... — Вальрозе безнадежно махнул рукой. — И на фронте что-то непонятное — все говорили, что зима даст нам передышку, а мы в день пропускаем по два-три эшелона с ранеными... К этим поездам лучше не выходить — такого наслушаешься!..
Вальрозе позвал телефонный звонок:
— Слушаю... Да, Петер... Спасибо...
Он положил трубку и вернулся к Самарину:
— Дружок предупредил меня, что через час ко мне нагрянет проверка. Знаешь, Вальтер, иди сейчас ко мне домой и ложись спать. — Он торопливо убирал со стола посуду. — А я к утру приду, и давай весь день проведем вместе. Согласен?
— С удовольствием, я тоже вою от одиночества.
Он уже надевал пальто, когда снова зазвонил телефон. Вальрозе нервно схватил трубку:
— Здесь Вальрозе! Ясно! Исполняю! — Он распахнул дверь в соседнюю комнату и крикнул: — Боевая тревога!
Там послышался грохот сапог, звяканье оружия.
— Быстрее! Быстрее! — кричал Вальрозе, пока грохот сапог не затих в конце коридора. — Не беспокойся, Вальтер. Это, наверно, проверочная тревога. Не обращай внимания, иди ко мне. Иди... Самарин шел по темной тихой Риге, слыша только хруст снега под ногами. Подумал: как хорошо спланировал Павел Владимирович и вот этот отход от операции — через Вальрозе. Но эту мысль тут же смела другая — главная и тревожная — как прошла операция? Но тут, думай не думай, ничего не прояснишь... И вдруг обжигающая мысль — если бы то случилось, Вальрозе об этом уже знал бы. Неужели все сорвалось? Но что же тогда делать? Имеет ли он право ждать еще? От этих вопросов хотелось бежать, он невольно ускорил шаг и даже не заметил, что пришел в дом Вальрозе.
В квартире гестаповца было холодно, как на улице, уходя, он забыл закрыть окно. Самарин, не зажигая света, не раздеваясь, повалился на постель хозяина. Мозг его точно выключился, а нервы сами потребовали полного покоя — Самарин заснул, будто в бездну провалился.
Когда, его разбудил Вальрозе, уже светало. И он не сразу сообразил, где он находится.
— Вставай, дружище, хватит! — тряс его за плечо Вальрозе. Самарин сразу подняться не мог, и тогда Вальрозе подтолкнул его к стене: — Тогда хоть подвинься...
Присев на край постели, Вальрозе стал стягивать сапоги. Один стащил, а на другой сил не хватило — он повалился на бок за спиной у Самарина, бормоча:
— Ох как хорошо... как хорошо... — И мерно засопел.
Самарин больше спать не мог. Встал, прошел в другую комнату, придвинул стул к окну и стал смотреть на улицу. Прослеживал каждый трамвай, пока он не скрывался за поворотом, каждую автомашину, редких прохожих. Улица на его вопросы не отвечала и казалась загадочной. Надо думать, искать ответы самому... Если мины не сработали, но обнаружены и оба гестаповца живы, тогда розыск коммерсанта Рауха уже идет полным ходом. Показываться дома нельзя... Надо дождаться темноты и пробраться к Рудзиту — он наверняка найдет способ помочь ему уйти из города. Но куда уйти? И все-таки в этом решении уже проглядывала какая-то определенность, да и было это единственным просветом в полной темени неизвестности.
В половине второго зазвонил телефон. Начальственный голос требовал к аппарату Вальрозе.
— Он спит, — осторожно ответил Самарин.
— Разбудить!
Вальрозе долго вставать не хотел, смотрел на Самарина слепыми глазами и бормотал что-то нечленораздельное. Но наконец до него дошло, и тогда он вскочил как ошпаренный и в одном сапоге бегом заковылял к телефону.
С первых же его слов по телефону Самарин буквально замер.
— Вокзал перекрыт сразу после вашего звонка, в двадцать три сорок! — рапортовал кому-то Вальрозе. — Нет, это исключено — посты стоят на всех выходных путях. Я сдал дежурство лейтенанту Шредеру в восемь утра — ничего подозрительного не было замечено. Слушаюсь! Я буду дома.
Он вернулся в спальню и, чертыхаясь, опустился в кресло:
— Ну и дела, Вальтер... как в кино...
— Что-нибудь случилось? — спросил Самарин.
— Не дай бог таких случаев. Вчера вечером красные уничтожили двух ответственных сотрудников гестапо — это все та же их подлая война из-за угла.
Самарин молчал, у него учащенно стучало сердце, и ему слышалась музыка.
— Еще ночью моя группа была вызвана на место происшествия, — продолжал Вальрозе. — От каменной виллы остался только фундамент и среди обломков клочья тел убитых. От одного осталась верхняя часть туловища, и в кармане нашли удостоверение. Я его не знал, но слышал о нем много — он тут решал еврейский вопрос. Наверное, красные евреи и совершили это злодеяние. А от другого только рука осталась и сплющенная голова. Весь город прочесывают. Паника дикая. А сейчас позвонили, чтобы я был готов поступить в распоряжение городского штаба. — Вальрозе долго молчал, потом сказал тихо: — Господи, если бы отец знал, что тут происходит, он бы не медлил со мной!
— Ты все-таки не преувеличивай значение этого, — как только мог спокойно и даже назидательно сказал Самарин. — Война есть война, ты сам мне это говорил.
— Ты же, Вальтер, ни черта не знаешь! — вдруг взорвался Вальрозе. — Мы здесь сидим на раскаленной сковороде! Ты знаешь, что нам запрещено с наступлением темноты ходить по городу в одиночку? Вот до чего дошло! Не далее как третьего дня я, делая ночной обход вокзала, решил подойти к маневровому паровозу, посмотреть, что он там толкает. Только поравнялся с ним, а из паровоза как шарахнет горячим паром, еле успел лицо рукой заслонить. Видишь? — Он показал руку, на которой вздулся ожоговый волдырь. — Я этого машиниста-мерзавца чуть не пристрелил.
