У Самарина подступил комок к горлу.
На другой день явился лесник — здоровенный усатый мужчина. Сбросив на пол заиндевевший тулуп, он остался в короткой грязной серой шинели полицая.
— Ну и морозище! — прогудел он простуженным басом. — Вон сосульки на бороде. Здравствуйте, кого не видел.
— Арвид, вот это товарищ... — начал мужчина, показывая на Самарина.
Но лесник его перебил:
— Не трать времени, я все знаю. Погреемся чайком и поедем. Каждый час дорог. — За чаем лесник обратился ж Самарину: — Положение будет такое: я повезу вас как арестованного. Запомните: взяли мы вас в районе Балдоне, Бал-до-не. Ясно? А везем в Крустпилс, Круст-пилс. Ясно? Больше вам ничего знать не надо. — Он повернулся к женщине: — А ты у меня возница, коня моего директор, как и в тот раз.
Вскоре они выехали... Крепкий гнедой конь был запряжен теперь в возок. На передней лавке восседала женщина, а Самарин с лесником — в коробе возка, укрытые одним лесниковым тулупом. Не успели отъехать — лесник уже спал.
В блеклом небе низко висело багряное, совсем не слепящее солнце. Мороз был крепкий, но Самарин почувствовал это не сразу и долго любовался словно застывшим зимним днем, сверканием на солнце изморози, деревьями в белом бархате, ледяной рябью наста по бокам дороги. Но вдруг он почувствовал острую боль в ногах, будто в подошвы ему ткнули острым ножом. Он поднял ногу, начал шевелить деревянными пальцами. Постепенно нога отошла, но теперь он стал чувствовать холод всей спиной, ее точно свело в плечах, а в пояснице возникла немая боль. Он стал двигаться всем телом.
— Что вы? — проснулся лесник.
— Холодновато, — ответил Самарин почти весело. Ему не хотелось, чтобы эти люди подумали, что он предъявляет какие-то претензии.
— Да, морозец хмельной, — сказал лесник и тут же опять уснул.
Некоторое время Самарин сидел неподвижно. Ему казалось, что он уже как бы пообвык на морозе, а то, что он почувствовал раньше, было с непривычки, а может быть, сейчас потеплело. Ведь так же бывает?
Но вскоре снова в ногу ему ткнули ножам.
Самарин сжал зубы, напрягся всеми мышцами, и все тело отозвалось на это болью, которая уже не проходила. Она только вроде вдруг ослабевала, а потом снова усиливалась. И в этой качке боли он странным образом заснул.
Очнулся от ощущения, будто ело ошпарили кипятком. Открыл глаза — ничего не понял. Он лежал в возке голый, а лесник растирал его снегом. Ему было жарко, как в бане, и он услышал сиплый рассерженный бас лесника:
— Дыши глубже, глубже дыши, глубже, побыстрее дыши.
Стоявшая поодаль женщина спросила:
— Отошел?
— Отходит, — ответил лесник, продолжая растирать Самарину грудь, руки, ноги, от тела его поднимался пар.
— Ноги чуешь? — опросил лесник.
— Есть ноги, — тихо ответил Самарин.
— Ну-ка пошевели пальцами. Так... хорошо... Еще пошевели. Хорошо. Теперь двинь рукой. Так... хорошо. Теперь держись за меня. Поднимайся.
Самарин немного приподнялся, и лесник ловко закрутил его в тулуп. Теперь Самарин слышал все отдаленно через жаркий тулуп.
— Подверни ему ноги. Так... Сено сверху. Поехали! Гони!
Самарину было душно, и каждая ямка на дороге отзывалась во всем теле. Но теперь боль была словно заглушена тулупом, и он снова впал в забытье.
К вечеру его привезли на одинокий хутор. Его подхватили чьи-то руки и понесли. Он слышал голос лесника:
— Не разворачивай, не разворачивай! Распаляй печь.
И кто-то молодым голосам ответил:
— Она еще не остыла.
— Распаляй, говорю!
Самарина отнесли в какое-то помещение, посадили на лавку, прислонили к стене и развернули тулуп у головы. Он огляделся и понял, что это деревенская курная банька. Ее тускло освещал подвешенный к потолку фонарь «летучая мышь». Густо пахло распаренным деревом и мылом. С хлопотавших возле него лесника и молодого парня, орудовавшего сейчас у печки, пот лил ручьями. Видно, здесь было жарко, а Самарина знобило.
— Тащи быстрее первач! — приказал лесник парню. Тот выбежал из баньки.
— Как чуешь себя? — уже на «ты» спросил у Самарина лесник.
— Вроде все на месте, — попытался улыбнуться Самарин, но у него от озноба стучали зубы.
— «На месте», «на месте», — разозлился лесник. — Что, сказать не мог? Язык отмерз?
— Беспокоить не хотел, и так вам от меня одни хлопоты.
— Ну и дурак же ты. А если бы мы тебя заморозили, думаешь, нам хлопот было бы меньше?
Прибежал парень с бидончикам. Лесник с его помощью развернул тулуп.
— Ложись, на живот! — приказал лесник.
Самарин с огромным трудом повернулся и лег. На спину ему обжигающе плеснули первачом, начали растирать и так безжалостно мяли, что у Самарина дыхание перехватило, но одновременно он чувствовал, как к нему постепенно приходит ощущение своего тела, ощущение собственной кожи, мышц. Озноб прекратился.
Перевернули на спину и начали массировать грудь, живот, плечи. И наконец его прошиб пот, полившийся с него так, будто его водой окатили.
Лесник рассмеялся:
— Дошло, значит, до души! Ох ты и дурак же! А ну-ка прими вовнутрь. — Он валил из бидончика первача в ковшик и дал Самарину: — Только не думай, не на банкете, глотай быстрее, без дыхания.
Самарин сделал несколько глубоких глотков. Жар вливался ему в грудь, во внутренности.
— Городская штучка, вот кто ты! — смеялся лесник, глядя на Самарина. И только тут Самарин рассмотрел лесника, стоявшего перед ним во всей своей адамовой красе. И ему тоже стало смешно. А тут еще молодой парень сообщил, что у него полные сапоги пота налились — он был голый только по пояс.
Тут же, в бане, они накормили его горячим молоком с медом, и он заснул.
На другой день он чувствовал себя вполне прилично, только чуть ныли ноги и пальцы на руках плохо слушались.
— Это пройдет, важно, что душу тебе оттаяли, — сказал лесник. — Но два-три дня тебе придется пожить здесь. К тому времени, может, и мороз сникнет. А мне надо возвращаться, служба. Сюда за тобой придут уже из леса, а пока давай прощаться.
— Как вас благодарить — не знаю! — взволнованно сказал Самарин.
— И не надо, — отмахнулся лесник. — Все сделано по братству Но ты все же дурак: беспокоить не хотел, надо же! А как же ты терпел, а? Характер, видно.
Они обнялись.
— Спасибо... Спасибо... — бормотал Самарин.
Прожить в бане на этом хуторе Самарину пришлось целую неделю. Все-таки простуда не прошла бесследно, и он несколько дней провалялся с высокой температурой. У него было воспаление легких, да и с горлом было что-то неладно. Все это время при нем был только молодой парень Юрис, он его и лечил какими-то травами, неуемный весельчак совсем не латышского характера.
