Пожилая пара, изображающая юнцов, управлявшая спортивной базой, домыла гору посуды и алчно повыключала весь свет, кроме одной-единственной лампы, и разбросала дрова в камине, чтобы быстрей потух огонь. В их добродушных улыбках, обращенных к гостям, читалось осуждение.
— Спокойной ночи.
— Bonne nuif.
Однако еще на протяжении часа, сидя в полутьме и ежась от холода, Фредди отказывался расставаться с ощущением красоты и добра, которое рождалось просто оттого, что пары собрались вместе.
— Все вы — такие красивые женщины! Чего ты смеешься, Марсия? Господи, всякий раз, когда я пытаюсь говорить людям приятное в лицо, они смеются. Люди ненавидят любовь. Они считают ее угрозой, все равно что гниющие зубы: больно и плохо пахнет. Я — единственный живой человек, для которого любовь не угроза, недаром я смело лечу зубы. Я всех вас люблю: мужчин, женщин, закомплексованных детей, хромых собак, чесоточных кошек, даже тараканов. Люди — это единственное, что осталось после того, как Бог умыл руки. Я, конечно, имею в виду секс. Траханье! Гип-гип, ура! Фрэнк, ты веришь в разницу между трагедией и комедией? Ответь мне, не молчи. Это серьезный вопрос.
И Фрэнк ответил, оставаясь в скорченной позе, чтобы снова не заболел желудок:
— Верю, подобно Шекспиру, как в формальное разграничение, но не превращаю в абсолют.
— Великолепно! Именно к этому и должен прийти средний разумный человек. И именно в этом разница между тобой и мной. Я тоже верю, что есть трагическое и комическое, но беда в том, что все, начиная от желтых звезд в небе и кончая очаровательными сапрофитами у тебя во рту, трагично. Погляди хоть на камин, который эти жадюги погасили, чтобы сэкономить лишний цент. Трагедия! Прислушайся к ветру: трагедия в квадрате! Так что же не трагедия? В западном мире осталось всего два комических явления: христианская церковь и голые женщины. Ленин не у нас, так что это все, чем мы располагаем. Все остальные нам твердят, что мы мертвы. А ты подумай о двух болтающихся сиськах. Уже смешно? Или вспомнить бедняжку Мэрилин Монро: ей удавались только комедии.
— А христианская церковь? — спросила Марсия, испуганно косясь на Фрэнка, словно желая понять, сильно ли он страдает.
— Боже, как бы мне хотелось в Тебя уверовать! — вскричал Фредди. — Хотя бы чуточку. Превратить бы в вино немного водички — кварту, да что там кварту, я и на пинту согласен.
— Что же тебе мешает? — лениво проговорила Джанет. — Веруй!
— Не могу! Марсия, ты прекратишь беспокоиться за Фрэнка? У него повышенная болевая чувствительность. Это совместимо с жизнью. Настоящий разговор по душам — вот то, ради чего мы рождены! Великая игра в правду. Возьмем хоть тебя в этом пушистом свитере с огромным воротом: роскошный вид! Настоящий крашеный пудель, весь на нервах, ходит на коготках — загляденье! Не будь твой дедуля епископом, из тебя бы вышла классная шлюха. И ты, Джанет, забавная штучка. Иногда от тебя глаз не отведешь, а иногда — глаза бы на тебя не глядели, Уголки рта вниз — и все, нет в жизни счастья. Сегодня ты в ударе… Тебя волнует какая-то ерунда — то ли грубость Гарольда, то ли еще что, но это тебе идет. Ты, конечно, не всегда с нами. Куда бы тебе хотелось? Вообще-то тебя предлагает любая аптека. Говорят, это хорошее слабительное, хотя лично я не пробовал…
— Мы расширили ассортимент, — сообщила Джанет. — Теперь выпускаем и антибиотики. А то, о чем ты говоришь, — не слабительное, а минеральное масло.
— Тем лучше. Ты сбросила вес — это тебе к лицу. А то уже начинал расти двойной подбородок. Вообще-то, дорогуша, ты у нас фантастическая штучка, говорю тебе это как незаинтересованное лицо, между нами, девочками, так сказать. И ни к чему тебе обвешиваться кричащими тряпками, чтобы что-то доказать. Джанет Яблочко-В-Собственном-Соку — вот и все, что нам требуется на десерт. Мы тебя любим, можешь не беспокоиться. Я же говорю, вы все роскошные бабы! Я чуть не подох, когда увидел старушку Терри Крутая Задница с раскинутыми ногами, распущенными волосами, с этой музыкальной дыней в руках. Обратили внимание на ее рот? Вот это громадина! И язык размером с двуспальную кровать. Уж я-то знаю, я ведь ее дантист. Очень хочется туда забраться и прикорнуть.
— Ты пьян, Фредди, — сказала Марсия.
— Оставьте его в покое, — сказал Гарольд. — Мне нравится. Je Iaime. Ария Фредди!
— А мужчины — болваны! — не унимался Фредди. — Куда подевались их мозги?
— Хватит про нас, Фредди, — сказала Джанет. — Расскажи лучше про Анджелу и Джорджину.
— Красотки. Нет, я не шучу — хороши! Вы все придираетесь к Анджеле…
— Ничего подобного! — возмутилась Марсия.
— Святых всегда ненавидят. Зато у нее самая выразительная попка из всех живых существ, не считая разве что страусов.
— А жирафы? — спросил Гарольд.
— Не подходят тебе по росту, — сказал Фрэнк. — Гарольд обернулся, вздернул нос.
— Гиппопотам. Бык, — сказал он Фрэнку.
— Ребята! — прикрикнула Джанет.
— Какой она была сегодня красивой! — сказал Фредди. — Я об Анджеле.
Гарольд, гордившийся своим гнусавым басом, издевательски пропел:
— Разве она не краси-и-ва, А-а-а-нджела! Ла-ла. Фредди обернулся к женщинам.
— Давайте начистоту. Вы — женщины. У вас зоркие глаза лесбиянок. Разве это не девственница двадцати лет, с небесными очами и восхитительной розовой кожей? Боже, помоги! То есть вы обе тоже красавицы, но мой идеал — она. Она мой идол. Гляжу на ее задницу и думаю: вот он, рай! Двадцать квадратных миль певчих птичек и спелой клубники.
Обе пары прыснули, не скрывая удивления. Фредди заморгал, восстанавливая ориентацию в пространстве. Его стакан каким-то чудом наполнился снова.
— А Джорджина? — напомнила Марсия. — Ты позабыл о собственной жене.
— Здоровое дитя, — послушно отвечал Фредди. — Хорошо готовит, отлично играет в теннис. — В постели… — Он прищурился и неопределенно поводил в воздухе рукой. — С серединки на половинку. Соmе а соmе са. Мне нравится, чтобы это тянулось подольше, желательно бесконечно: глотнуть винца, потом еще, подурачиться, попробовать так и эдак — сами знаете… В общем, чтобы все было по-человечески. Но она быстро кончает, потому что торопится назад, к домашним делам. Я подарил ей на Рождество «Камасутру», но она даже не посмотрела картинки. Сосет она в порядке исключения. А что на этот счет говорил великий бард? Трахаться — это по-людски, зато в рот — божественно.
Фредди, как водится, наплевал на все приличия. Смиты и Эпплби мечтали о бегстве. Джанет встала и выбросила содержимое своей пепельницы в тлеющий камин. Фрэнк собрал карты. Гарольд перекинул ноги через подлокотник дивана и усердно прикидывался спящим. Одна Марсия крутила серьгу и сохраняла видимость интереса. Фредди прирос взглядом к пыльной паутине в углу под потолком, над часами с кукушкой. Сейчас он походил на призрак или на отражение в воде.
— Я получил откровение свыше, — заявил он. — Знаете, зачем мы топчем землю?
