Шон зачесал черные волосы назад, открыв высокий лоб.
— Что? — Грей остановился, не закончив завязывать галстук. — Что?
— Если она не значит для тебя действительно много. В таком случае ты пропал.
Грей начал чертыхаться, и Шон рассмеялся.
— Но вероятность этого близка к нулю. Такие мужики, как мы с тобой, не заточены под эти штуки.
Грей на секунду задумался.
— Возможно, ты прав. Но у нее есть другой.
— Это их дело. Тебя это не касается.
— Ну, ты кремень.
— Ты только сейчас это понял?
После того как они покинули раздевалку, Шон направился в бар, а Грей вышел в вестибюль. Он не особенно спешил на вечеринку к Элисон и Роджеру. Просто сегодня утром наконец разыскал последнего информатора, которого ему дал Бекин на предмет ночных похождений Роджера с той репортершей. История в очередной раз подтвердилась.
Настало время посидеть с Адамсами и выяснить, что произошло. Грей надеялся, что этому найдется какое-то иное логическое объяснение, кроме постельных вариантов. Но что это могло быть, он не знал. Если все было действительно так плохо, как выглядело со стороны и Роджер ничего не говорил жене, Грей оказался бы в очень затруднительном положении. Элисон имела полное право знать, но она должна была услышать это от своего мужа.
Господи. Из всех браков, которые он знал, их брак казался наиболее прочным.
Грей мерил шагами черный мраморный пол вестибюля «Конгресс-клуба» в направлении двери, когда затылком ощутил нечто, обратившее на себя его внимание. Он посмотрел по сторонам. В вестибюле стояло несколько человек, однако его инстинкты не среагировали ни на кого из них.
— Грей.
Ровный звук голоса матери заставил его закрыть глаза, прежде чем он обернулся.
Проклятье! Белинда была все еще красива. Густые блестящие черные волосы, совсем как у него, лежали распущенными у нее на плечах. Уголки газельих глаз приподнимались вверх. Профессионально накрашенное лицо, поддерживаемое с помощью скальпеля хирурга. Естественно, одета она была сногсшибательно, как могут позволить только большие деньги. И — как и ожидалось — рядом с ней стоял мужчина, являвший собой повзрослевшую версию того типажа, который она выбирала всегда. Красивый, хорошо одетый, воспитанный и с пустыми глазами.
— Привет, мать. Как зовут твоего друга?
— Стюарт. Стюарт, это мой сын Грей.
Грей кивнул и подождал, пока рука этого типа зависла в воздухе.
— Рад познакомиться, Стью. А теперь, влюбленные пташки, извините меня. Я пошел.
— Грейсон, одну минуту, прошу тебя. — Глаза матери вспыхнули. Она шагнула вперед, как будто собиралась выйти из клуба вслед за ним.
— Тебе разве нечем заняться? — медленно произнес Грей, метнув взгляд в сторону Стью.
Белинда оглянулась и погладила мужчину рукой по щеке с таким видом, словно он был ее собственностью.
— Стюарт, дорогой, ты ведь извинишь нас?
Стюарт улыбнулся, поцеловал ее в губы и отошел.
«Могу поспорить, что он подает ей тапочки и газету», — думал Грей, пока его мать слегка откашливалась.
— Твой отец, — тихо спросила она. — Как он?
— Какого черта ты спрашиваешь?
— Он болел. И мне хочется знать, как он.
— Что ж, можешь узнать новости у кого-нибудь другого. — Грей пошел прочь в надежде отделаться от нее. В тех редких случаях, когда их пути пересекались, она всегда норовила поговорить о прошлом. Как будто он был своего рода исповедником.
Но Грею хватило того, что он уже однажды пережил в детстве.
Услышав за спиной тихий стук каблуков по мрамору, он понял, что ему не удастся уйти легко и быстро.
— Грейсон, — прошипела она.
Грей остановился, посмотрел через плечо и шагнул в боковую нишу.
— Что?
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
— Знаешь, Грей. То, что мы с твоим отцом оказались… несовместимы, еще не означает, что ты должен ненавидеть меня.
Грей сунул в карманы сжавшиеся в кулаки руки. Несмотря на то что ему смертельно наскучили подобные предисловия, он всегда каким-то образом попадался на удочку, когда мать на него наседала. Но если она хотела попытаться получить от него отпущение грехов, то ей предстояло заплатить за эту привилегию, став мишенью для его злости.
— Интересно, как это ты сводишь все к несовместимости.
— Мы с твоим отцом никогда не подходили друг другу.
— Да, между вами существуют непримиримые различия, верно? Начнем с того, что ты шлюха, а ему нужна была жена.
Она гордо выпрямилась:
— Мне не нравится, когда ко мне обращаются в такой грубой манере.
— Тогда перестань меня преследовать. — Грей взялся рукой за узел галстука. У него сдавило горло.
— Ты такой же злой, как твой отец. Ни с одним из вас невозможно договориться.
— А тебя невозможно заставить не падать на спину, верно?
Она побледнела:
— Грейсон, я твоя мать!
— Я знаю, — уныло произнес он, чувствуя, как крутит живот. — Поверь, я это знаю.
Грей оглядел вестибюль. Людей вокруг было немного, и он понимал, что их приглушенные голоса не могли быть слышны на расстоянии, и будь он проклят, если бы допустил, чтобы их перепалку услышали.
— В любом случае извини, я не могу сейчас разговаривать, — соврал он. — Опаздываю на встречу.
Она, казалось, даже не слышала его.
— Ты не можешь судить об отношениях других людей.
— Вы мои родители. Я вынужден жить с последствиями того, что ты сделала с моим отцом. Так что очень даже имею право судить.
— Он никогда не любил меня.
— Вот в этом ты ошибаешься.
— Он любил свои книги, свою юриспруденцию, свою работу. Мне было девятнадцать, когда я вышла за него, и двадцать, когда появился ты. Он был на двенадцать лет старше меня и занимался своей карьерой. Он оставлял нас одних на озере на многие месяцы, когда уезжал в Вашингтон.
— Ты никогда не оставалась одна.
Грей вспомнил ее, прислонившуюся к стене их дома у озера, вспомнил мужские руки у нее под платьем, ее запрокинутую голову, закрытые глаза и ощутил боль, как от удара. Он стал свидетелем этого маленького шоу, когда ему было тринадцать. Отголоски ее смеха, такого высокого и бесконечно пронзительного, заставляли его просыпаться по ночам еще многие месяцы.
Он тоже не оставался один. Стыд стал его постоянным спутником в годы отрочества. Грей знал, на что способна его мать, и скрывал это. Лгал отцу, когда тот звонил, а она в это время развлекалась с кем попало.
