Она не то хотела сказать. Она не могла иметь это в виду.
Но потом он вспомнил ее глаза до этого признания. Они сияли. Она верила этим словам, когда они слетали с ее губ.
Чудесная девочка. Милая, прекрасная Джой.
Какая же заварилась каша.
И все же Грей не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь так возбуждался. Она была как теплый мед у него на губах, у него в руках. Ее кожа — самая нежная, какой он когда-либо касался, ее запах — изысканней любого парфюма. Она заставляла его чувствовать себя мужчиной до кончиков ногтей. Горячим. Суровым. Сильным. С каждым вздохом, вырывавшимся из ее тела, он хотел ее все сильней. Хотел взять все, что она могла дать, и потом потребовать большего. Хотел насладиться ею, зажечь ее изнутри и загореться сам.
Слава богу, Джой успела сказать эти слова. Если она настолько наивна, чтобы путать секс с чувствами, то абсолютно не его вариант.
Можно подумать, что он когда-нибудь в этом сомневался.
Но, черт возьми, как трудно было расстаться с ней. Грей со стыдом вспомнил ее потрясенный и убитый взгляд, когда он отпирал замок. Ему хотелось сказать, что ей нечего стыдиться. Что она прекрасна, и он бежит от нее потому, что должен это сделать, потому что так правильно. Потому что она заслуживает, чтобы с ней обходились уважительно.
Но, стоя у двери, он онемел. И почти наверняка, задержись он еще на миг, вернулся бы к ней снова.
Ничего, завтра они поедут в Саранак-Лейк. При свете дня он скажет ей все, что не смог сказать сегодня. Он все исправит.
Раздеваясь, Грей уловил на рубашке слабый запах ее духов. Он снова почувствовал возбуждение, и перед глазами встали образы, которые — как он знал — будут преследовать его всю ночь.
Весь следующий месяц. Или два. Или шесть.
Грей лег в постель, выключил свет и уставился в темноту.
Через пять часов беспокойного метания в постели наступил рассвет. Грей наблюдал, как встает солнце, думая о том, как бы ему хотелось, чтобы Джой была с ним. Когда ему принесли завтрак, который он заказывал, он заинтересовался, стала бы она есть то, что лежало у него на тарелке. Ест ли она яичницу? Обжаривает ли ее с двух сторон? Он бы с наслаждением кормил ее кусочками круассана, а еще лучше — если она любит — с клубничным джемом. Он мог бы слизнуть сладость с ее губ.
А может быть, она слизнула бы джем с его пальцев.
Грей отправился на встречу с такой болью, как будто все его тело распухло, а кожу стянуло. А когда остановился перед домом Кассандры, не мог не представить, что произошло бы, если бы он остался. Они с Джой могли бы заниматься любовью два или три раза за ночь. Он доставил бы ей такое наслаждение, что она охрипла бы, выкрикивая его имя. А потом он с удовольствием смотрел бы, как она спит у него на руках.
Ему трудно было отделаться от мысли, что он обманул их обоих.
Однако он все сделал как надо. Его уход, наверное, был высокоморальным и справедливым поступком по сравнению со всей той ерундой, которую он выбрал себе как стиль жизни.
— Мистер Беннет? — прозвучал приглушенный голос портье, когда Родни заглянул в окошко машины. — Вы кого-нибудь ждете?
«Да, только ты выбрал неверное слово, приятель. Надеюсь дождаться… отчаянно надеюсь».
Грей вышел из машины.
— Я приехал забрать гостью миссис Калтер.
Портье приподнял шляпу, и Грей быстро вошел в вестибюль. Кассандра как раз выходила из лифта.
Она немного удивилась, когда увидела его.
— Она что-то забыла?
— Извини?
— Джой. Она забыла здесь что-то?
Грей нахмурился:
— Я приехал забрать ее.
— Она уже уехала. Рано утром, на поезде. Разве она тебе не сказала?
Грея охватила странная паника.
— Нет, не сказала.
Кассандра прищурилась:
— Странно.
Он провел рукой по волосам и чертыхнулся, подумав о том, что если будет мчаться, как сумасшедший, то сможет добраться до «Уайт-Кэпс» за четыре часа.
— Как она… мм, она нормально себя чувствовала?
— Может, немного устала. Сказала, что ей не терпится вернуться домой. Но если не считать этого, она очень довольна.
Очень довольна.
И тут до него дошло. Джой возвращается к Тому.
Том. Ее парень.
— Грей, что с тобой?
Он улыбнулся, и ему показалось, что щеки вот-вот треснут.
— Все отлично.
— Не сомневаюсь. Но у тебя несчастный вид. Тебе плохо.
— Потом поговорим, Касс.
Грей вернулся к машине. К тому времени, когда выехал на трассу, ведущую из Нью-Йорка на север, Грей решил, что, добравшись до Адирондакских гор, не будет делать первую остановку в «Уайт-Кэпс».
Лучше всего вообще туда не заезжать.
Несмотря на то что произошло между ними, Джой, в конце концов, возвращалась домой к своему парню. Настанет день, и она, без сомнения, почувствует облегчение от того, что это не зашло дальше.
Ей едва удалось спастись. Им обоим едва удалось спастись.
Но где-то в дальнем уголке сознания тихий голос говорил Грею, что после того, как он был с ней, он захочет быть с ней снова.
Глава 7
«Три недели, — думал Грей. — Три проклятые недели, а я до сих пор не могу выкинуть из головы эту женщину».
Он смотрел на приближающийся к нему мяч, словно это было живое существо, к тому же вооруженное ножом. Поставив перед ним ракетку, Грей со страшной силой отбил мяч в стену. Отрикошетив от нее, мяч на обратном пути чуть не угодил партнеру Грея в грудь.
Шон О'Бэнион — воротила с Уолл-стрит и отнюдь не маменькин сынок, даже в День Матери, — двинулся на Грея, словно танк.
— Проклятье! Мне уже четвертый раз приходится нырять, чтобы ты в меня не попал!
Когда этот здоровяк подошел настолько близко, что уткнулся грудью в грудь Грея, никому не составило бы труда разглядеть в нем бывшего головореза из Южного Бостона. Если бы у Грея возникло желание подраться, вместо того чтобы культурно поиграть — чем они, надо полагать, занимались, — его приятель готов был предоставить ему эту возможность. Прямо сейчас. На площадке для сквоша в элитном «Конгресс-клубе».
— Что, черт побери, с тобой происходит, Беннет?
Да уж. С чего бы начать.
Грей выругался.
— Извини. Хотелось подчистить кое-какие хвосты. Не получается.
Он мог бы и догадаться, что игра в сквош вряд ли поможет. Возможность погонять маленький мячик не избавит от трехнедельной бессонницы, вызванной сексуальной неудовлетворенностью, от трехнедельной пытки жаркими видениями, от трехнедельной тоски по женщине, по которой он не должен был тосковать.
