Когда Мария очнулась, ее мутило, в голове стучали молоточки. Она открыла глаза, попыталась сесть – и почувствовала резкую боль в запястьях.
Она лежала на узкой койке в маленькой полутемной комнате с единственным зарешеченным окошком. За стеной надрывался телевизор. Руки Марии были прикованы к спинке кровати. Рядом с этой кроватью стояла женщина с мелкими, неприятными чертами лица.
Мария вспомнила это лицо, вспомнила, как ее втолкнули в черную машину…
– Где я? – прохрипела она, с трудом шевеля пересохшими губами. – Кто вы? Чего вы от меня хотите?
– Слишком много вопросов, – женщина хищно оскалилась, обнажив мелкие острые зубы. – Твое дело не спрашивать, а отвечать!
Она повернулась к двери и крикнула:
– Павел, она очнулась!
Телевизор приглушили. Дверь открылась, и в комнату вошел рослый мужчина с тяжелым подбородком. Тот, который втолкнул ее в машину. Когда это было? Сегодня? Вчера? Неделю назад?
Мужчина посмотрел на Марию пристальным, внимательным, тяжелым взглядом.
– Что вам от меня нужно? – спросила Мария, поежившись под этим взглядом. – Что вам нужно? Отпустите меня!
– Отпустим, – проговорил мужчина безразлично. – Непременно отпустим, если ты нам поможешь.
– Помогу? Чем я вам могу помочь? – удивленно спросила Мария.
– Где оно? Где то, что мы ищем? – выпалила женщина, наклонившись над ней.
Марии показалось, что вот сейчас эта женщина вцепится в ее горло своими мелкими зубами. Она испуганно вжалась в спинку кровати. Запястья пронзила резкая боль.
– Что вы ищете? – переспросила Мария.
Женщина выпрямилась, переглянулась со своим напарником, проговорила:
– Ты видишь, она не хочет нам помогать.
– Она еще не поняла, – примирительно проговорил мужчина. – Она еще поймет.
– Снимите с меня наручники! – попросила Мария. – Мне больно! Я обещаю, что никуда не убегу!
– Она обещает! – женщина усмехнулась, снова показав мелкие острые зубы. – Ты слышал – она обещает! Нет, милая, вот если ты поможешь нам найти то, что мы ищем, – тогда мы не только снимем наручники. Мы тебя вообще отпустим. Но только если ты нам поможешь.
– Но я не знаю, что вам нужно… если вы скажете, что ищете, – может быть, я смогу…
Мужчина и женщина переглянулись.
– Ну ладно, раз она не хочет помогать… – мужчина шагнул к двери, на самом пороге остановился, пристально взглянул на Марию.
– Ты видела его мертвым?
– Кого? – переспросила Мария, хотя сразу поняла, кого он имеет в виду.
– Кондратьева! Ты видела его?
И тут Мария поняла, что действительно не видела Алексея Ивановича мертвым. Так, может… но это дико и бессмысленно!
Видимо, они прочитали ответ по ее лицу, потому что снова переглянулись и собрались уйти.
– Постойте! – Мария облизала пересохшие губы. – Пить! Пожалуйста, дайте мне пить!
– А вот это запросто! – женщина снова усмехнулась, взяла кружку, налила в нее воды. – Только прежде тебе придется принять вот эту таблетку…
Она вложила в рот Марии голубую капсулу, поднесла к ее губам тяжелую фаянсовую кружку. Мария сделала несколько жадных глотков, бессильно откинулась на спинку кровати. Комната перед ее глазами поплыла, закружилась, и Мария провалилась в глубокий, тяжелый сон без сновидений.
Она просыпалась, ее кормили отвратительной сухой кашей или лапшой из пакета, снова заставляли принимать голубые капсулы, и она снова засыпала. Мария потеряла счет времени. Впрочем, наверное, его прошло не так уж много, потому что, когда она проснулась в очередной раз, тюремщица вместо голубой дала ей розовую таблетку и сообщила:
– Сегодня Кондратьева хоронят. Мы пойдем на похороны.
– Мы? – Мария не могла поверить. Если они привезут ее на похороны Алексея Ивановича, она… она сможет освободиться! Похитители не смогут контролировать каждый ее шаг!
– Да, мы, – спокойно повторила тюремщица. – Мы пойдем на похороны, ты посмотришь на него и скажешь – он это или не он.
Вдруг Мария почувствовала странное безразличие, апатию. Ей было совершенно все равно – сумеет она вырваться на свободу или навсегда останется в этой жалкой комнате…
Тюремщица оттянула ее веко, заглянула в глаз и удовлетворенно кивнула:
– Подействовало!
«Розовая таблетка… – подумала Мария безразлично. – Это действие розовой таблетки…»
С нее сняли наручники. Прежде она была бы рада этому, теперь же ей все было совершенно безразлично. В наручниках, так в наручниках, без них, так без них…
Потом ее одели во что-то темное. Одевали ее как куклу, она только послушно поворачивалась, поднимала и опускала руки.
Наконец ее вывели из дома, и все вместе они сели в черную машину.
Мария краем сознания поняла, что машина выехала на поселковую улицу, оттуда – на шоссе, потом – на кольцевую дорогу. Скоро они уже были на территории крематория.
Мария, как кукла, послушно шла, куда ее вели, машинально отвечала на приветствия. Кого-то из людей, пришедших на похороны, она знала, но это было давно, так давно, что утратило всякий смысл… все, все утратило смысл, все было безразлично…
Ее привели в зал, где стоял гроб. В гробу лежал какой-то незнакомый мужчина.
Мария вгляделась в мертвое, размалеванное лицо трупа.
Это был не Алексей Иванович. Не тот Кондратьев, которого она знала.
Но что это значит?
Мысли ворочались в голове тяжело, медленно, как мельничные жернова.
– Это он? – прошептала ей на ухо похитительница.
– Я не знаю, мне кажется… – вялым, невнятным, полусонным голосом ответила Мария.
– Кажется? Что значит – кажется? – прошипела женщина, вцепившись в ее плечо.
Мария промолчала.
– Да говори же ты толком! – женщина сказала это таким громким шепотом, что на них оглянулся пожилой мужчина в старомодном длинном пальто. Кажется, Мария видела его в Союзе писателей, но это было так давно…
Служительница крематория закончила свою речь, присутствующие потянулись к гробу – проститься с покойным.
Марию тоже подвели к гробу.
– Смотри, – шипела ей в ухо женщина. – Он это или не он?
Мария вгляделась в мертвое размалеванное лицо. Лицо совершенно незнакомого человека.
– Да, это он… – проговорила она негромко.
В ушах ее звучал чуть глуховатый голос Алексея Ивановича:
«Маша, мы договорились, вы никому и никогда не будете про меня ничего рассказывать, согласны?»
