— Чо? А, ну да, служу… по секретной части…
— Ишь вы какой! — засмеялась хозяйка. — Ну, так помогите же мне шубу снять!
Костя неуклюже принял длинную овчинную шубу, переделанную под дамскую из добротного тулупа умелым скорняком-шубовщиком, бережно положил ее на стоящий у стены сундук.
Обернулся и — залюбовался стройной фигуркой Шурочки, сбросившей на плечи теплую шаль.
— Вы так смотрите! Прямо неудобно! — хозяйка продолжала кокетничать.
В двери ввалился Попиков.
— Познакомились? Ну и хорошо. Вот, Константин Степанович, вернулась моя путешественница, теперь от сухомятки избавимся!
Он засуетился у печи, раздувая угли.
— Пожалуйте к столу, — пригласила Шурочка, улыбаясь и сворачивая закрывавшую угощение холстину. — Вася тут вовсю расстарался!
Только что по-собачьи хотевший жрать, Костя вяло жевал что-то, не чувствуя вкуса, глупо улыбался рассказам хозяйки о Маньчжурии. Мыкая, и от этого смущаясь еще больше, сам вспомнил несколько эпизодов контрабандных приключений, правда, умалчивая, что они именно контрабандные. После завтрака сразу же засобирался, сказав, что у него дела по службе. Молодая хозяйка проводила его долгим взглядом.
Ленков же направился к портному Тараеву, где его уже поджидали Мишка-хохленок и Яшка Певченко. Переговорили насчет вечернего схода.
Двадцатилетий верзила, с большими серыми глазами и проломленным в драке носом, Хохленок-Некрасов сразу же предложил собраться на квартире у Васьки Кузьмича, с которым познакомился еще когда служил в карбате — караульном батальоне ГПО по охране правительства ДВР. Потом Мишка в конце лета дезертировал, прятался, связался с уголовниками, из которых близко сошелся с Кузьмичом, а через него — с Ленковым.
— Ладно, — сказал Костя, — наведаемся к Кузьмичу, предупредим о вечере, заодно и опохмелимся. У Васьки завсегда «Чуринская» водится. Или ханка китайская…
4
Василий Кузьмич к своим сорока годам был заметной фигурой в уголовном мире Читы. По молодости активно грабил богатеев, сколотив шайку, но не попадался. Когда же грянул семнадцатый год, попытался в условиях смуты и беззакония стать в Чите главной преступной фигурой, для чего в марте 1918 года со своим подручным Прокопием Карповым порешил самых известных в городе воров и грабителей — Ваньку Непомнящих и Гришку Зуева. Назначил им встречу у городского кладбища, чтобы якобы обговорить условия раздела своей власти в Чите, но не успели воровские тузы сказать и слово, как в ход пошли ножи другой стороны. Привязав полуживых конкурентов к соснам вожжами, Васька еще долго над ними куражился, потом прикончил, но по жадности прихватил с собой снятые с убитых вещи и окровавленные вожжи. Тележку, правда, бросил.
На барахле этом и попался вскоре милиции, загремев в предвариловку. Однако следствие затянулось, потом стало в Чите не до Васьки-злодея.
Освободили его уже в семеновское время. Он вернулся в свой дом неподалеку от железнодорожного переезда по улице Засопочной и стал, потихоньку промышляя кражами, держать квартиру для сборищ уголовной братвы и дербанки-дележа награбленного. После тюремных нар от потуг на атаманство почему-то отказался…
Втроем шумно ввалились к Ваське, предвкушая выпивку. Мишка Некрасов дурачливо выхватил револьвер: «Руки вверх!»
— Здорово, хозяин! — весело гаркнул Костя и тут же осекся: помимо Кузьмича в доме был посторонний — у стола на табуретке сидел незнакомый мужик.
— Знакомьтесь, — поспешно сказал Васька вошедшим. — Мой сосед Серега. А это, Серега, мои хорошие знакомые, партизаны!
— А сейчас где служите? — полюбопытствовал сосед Кузьмича.
— В госполитохране! — вызывающе бухнул Мишка-хохленок.
— И разрешения на револьверы имеете? — недоверчиво спросил сосед, с усмешкой оглядывая «партизан».
— Мужики, да это, никак, жаба! — истерично выкрикнул Яшка и подскочил к Кузьмичу. — Ты чо, гнида, себе за соседа выкопал?! Костя! — повернулся он к Ленкову. — Ей-богу, жаба из угрозыска!
— Что-что? — переспросил Серега-сосед, поднимаясь. — Васюха, да это же бандиты! Гони их!
— Я тебе, блядина, щас покажу «гони»! — заорал Мишка и выхватил револьвер по новой. — Выходи, сучье отродье, во двор для распыла!
Кузьмич стоял как вкопанный, не зная, что и делать.
Яшка и Мишка в две руки схватили за шиворот пытавшегося сопротивляться мужика, потащили из избы. На крылечке он упал, Певченко и Самойлов стащили его по ступенькам на землю и принялись пинать ногами, нещадно матерясь. Кузьмич и Ленков застыли на крыльце.
— Люди добрые! Спасите, убивают! — орал несчастный, обливаясь кровью.
Со стороны улицы через забор глянули две женщины.
— Ой, чой делается! Они же Сергея Парфеновича лупцуют! Изверги! Убивают, караул!
— Эй, милиция, сюда, сюда! Человека убивают! — раздался чуть поодаль пронзительный крик. — Милиция-я!
Услышав слово «милиция», Яшка пугливо вскинул глаза на Ленкова.
— Где у тебя выход на зады? — быстро спросил тот у Кузьмича.
— Вон, через калитку за амбаром.
— Миха, брось этого гада! За мной! Разбегаемся, мужики! — скомандовал Ленков и бросил Кузьмичу на ходу. — У Степана, в полночь, на сход.
Тот кивнул в ответ, глядя на неподвижно распростертое тело соседа.
Троица рванула за амбар.
Во двор вбежали причитающие бабы, а через несколько минут появился милиционер Карпов.
— Кто это были? — спросил он у Кузьмича.
— А черт их знает, солдаты какие-то, — буркнул тот еле слышно.
Женщины уже подняли пострадавшего, посадили на ступеньку крыльца. Утирая с лица кровь, он, охая и чертыхаясь, сполз на карачках со ступеньки, добрался до слетевшего с ноги валенка, уселся прямо на землю, накручивая портянку и натягивая валенок.
— Я тут рядом живу, — поднял к милиционеру разбитое лицо. — Пойду до дому, обмою кровь…
— Надо протокол составить, — сказал Карпов, вынимая из-за пазухи большой и мятый блокнот, сложенный вдвое, а из кармана полушубка огрызок чернильного карандаша.
— Начни, вот с него, — потерпевший показал на Кузьмича, — а потом, будь добр, заверни ко мне, а то я не могу щас, голова раскалывается…
— Ладно, заверну, — кивнул милиционер.
Кузьмич показал для протокола, что к нему ворвались какие-то незнакомцы, грозили револьверами, а когда сосед Серега вмешался, то начали его бить.
…Убегая, Костя бросился к линии железной дороги, увидев, как медленно тянется в сторону Читы-II длинный товарный поезд. Тяжело дыша, заскочил на площадку последнего вагона. Даже не почувствовал, как прихватило руки от стылого металла.
Перед вокзалом спрыгнул, углубился в тесные улочки, обойдя вокзал стороною, добрался, наконец, до Старого базара, нырнул в булочную-столовую кривого Ибрагима. Тут не только сытно поел, но и заменил вымазанную в мазуте бекешку на длиннополую шинель, почистил бурки. Пьяно разомлев в тепле укромной комнатушки за общим залом, лениво подумал, что вышло все больно нервно, что вообще-то негоже атаману чесать зайцем… Хотя чего антимонии разводить! Главное — жив-здоров, цел-невредим!
