Баташев кивнул.
— Хорошо! В общем, так и договоримся. Но никого больше в это не посвящай.
2
Серым декабрьским утром, когда в предрассветной морозной дымке уже угадываются очертания домов, а в небо тянутся ровные, чуть расходящиеся кверху колонны дыма из печных труб, по Уссурийской улице медленно плелся, вдыхая обжигающий, с горчинкой дыма, воздух, встревоженный и теряющийся в догадках Филипп Цупко.
Вчера вечером посыльный из городской милиции, молодой и суровый, как его серая шинель, затянутая кожаным ремнем, вручил Филе желтоватую повестку, коей ему, гражданину Цупко, предписывалось прибыть в управление гормилиции, к какому-то Семушкину в 16-й кабинет.
Цупко лихорадочно перебирал в голове возможные причины вызова, успокаивая себя лишь тем, что его вызывали, а не приехали на дом гуртом с ордером на обыск и арест.
Тем не менее к городской милиции он подошел на несгибающихся ногах, с душой в пятках.
Показал дежурному за маленьким полукруглым окошечком повестку.
— Мальцев! — окликнул дежурный пробегавшего мимо невысокого чернявого милиционера. — Проводи гражданина в шестнадцатый кабинет.
Они прошли по коридору, дважды поворачивая в узкие проходы, потом чернявый милиционер показал Цупко дверь в темном тупичке, а сам снова поспешил по своим делам.
Филипп осторожно приблизился к двери, на которой была прибита ромбовидная жестянка с номером, прислонил голову. За дверью слышался неразборчивый говор, и Цупко, ничего не разобрав, отошел назад, опустился на отполированную задами посетителей скамейку. Под ложечкой неприятно заныло. Он еще ни разу не приходил сам в подобные заведения. И от этого ему было не по себе.
Прошло примерно с полчаса томительного ожидания, потом дверь распахнулась, на пороге появился худой и высокий человек в косоворотке и темном пиджаке.
— Гражданин Цупко? — наставил он длинный палец на Филиппа. Тот вскочил, подобострастно кланяясь. — Проходите!
В кабинете оказался еще один, коренастый и широкоскулый, с лобастой головой и колючими глазками, засверлившими Филю прямо с порога.
— Добренького здоровьичка! — продолжая кланяться, поздоровался Филя, нутром почувствовав в лобастом начальника, притом опасного для него.
— Проходите, садитесь, — показал коренастый на приставленный к столу обшарпанный стул. — Здравствуйте, Цупко. Вы меня, конечно, не знаете. Я — начальник городского угрозыска Фоменко.
У Фили побежали по спине струйки пота, он жадно посмотрел на графин с водой, стоящий прямо перед ним. Фоменко кивнул, усмехнувшись.
— Пожалуйста, попейте.
Пока Филя возился с графином, начальник угро раскрыл тощую папочку и перебрал лежавшие в ней несколько листков.
— Итак, значит, Цупко Филипп Ильич, пятидесяти трех лет, из крестьян Санзанской волости Верхне-Днепровского уезда Екатеринославской губернии. В тысяча девятьсот десятом был под судом за убийство собственной жены в Верхнеудинске. Трехлетий надзор после освобождения с каторги не отбыл. По распоряжению комиссара юстиции Жданова от семнадцатого июня восемнадцатого года от всех последствий судимости освобожден с восстановлением в правах состояния…
— Меня при семеновской власти в девятнадцатом годе заново под надзор определили, — поспешил пояснить Цупко. — И другие белорепрессии перенес…
Фоменко внимательно посмотрел на него поверх листа.
— Что же тут удивительного, если покусились на японский склад!
— Все-то вам известно, — вздохнул Цупко, играя растерянность. Он уже успокоился. Если начинали с биографии, то, скорее всего, новый начальник сыска продолжит песню старого, Гадаскина. В служки нанимать собрался! Филя начал лениво перебирать в памяти имена мелких читинских жуликов и воришек, которых можно было бы безболезненно «сдать» угрозыску по мере необходимости…
— А откуда вы знаете Бурдинского? — Вопрос застал Цупко врасплох.
— Какого Бурдинского?
— Георгия Бурдинского или Егора, как его еще зовут, бывшего жителя Маккавеево, а ныне депутата Народного собрания.
— Так, это… — промямлил Филя, лихорадочно соображая, куда клонит начальник угро. — Помогал… В партизанское время…
— И давно знакомы?
— Так, вот, с тех пор…
— Цупко!.. — укоризненно покачал головой Фоменко.
— Ну, в том смысле, что и раньше…
— Вернувшись с каторги в семнадцатом, вы оказались в Маккавеево. И получили через Бурдинского работу в кузнице. Так? Вряд ли бы он незнакомому человеку так посодействовал, не правда ли?
— Правда ваша, гражданин начальник! — Цупко решил, что в этой части его биографии за ним вряд ли что имеется, да и песня прошлая. — Был! Был, от жизни нищенской да голодной, грешок при царских порядках. Спиртишком промышляли, дабы семьи прокормить…
— И состоял в лихой вашей компании паренек удалой Коська Ленков! — наугад бросил Фоменко.
И тут же поразился перемене в облике Цупко.
Тот побледнел, суетливо затеребил в пальцах лохматую шапку. Низкий лоб покрылся бисеринками нота.
— Ну что молчите, Цупко?!
— Позвольте еще водицы…
— Пожалуйста, хоть весь графин!
Цупко неловко плеснул воду, больше попав мимо стакана, затравленно глянул на Фоменко. Взгляд начальника розыска, Цупко это почувствовал отчетливо, излучал силу и опасность.
— Гражданин начальник, истинный крест, как на духу! Не сводили пути-дорожки…
— А что же так испугались, Цупко? — ехидно прищурился Фоменко.
— Дык, это… Уж больно фамилия известная… Душегуб!
Последнее Филя выкрикнул, сам того не ожидая, каким-то тонким, щенячьим голосом.
— Это вы правильно подметили! Душегуб.
— Гражданин-товарищ начальник! — вспотевший Цупко подался вперед, грудью наваливаясь на подавшийся стол. — Истинный крест!
Он суетливо перекрестил лоб, выпрастав из-под стола руки. Лохматая шапка свалилась на пол.
— Кады бы тока… Себя бы не пощадил!
— А что же так? Одной компанией были, а теперь и врозь?
— А чо ему, молодому, моя пожилая компания! Опять же, я в хозяйство пошел…
— Это вы, Цупко, про краденых лошадок и корову, что у вас обнаружили по осени?
— Но вот! Не веритя! Я ж тагды все разъяснил товарищу Гадаскину. Он мне поверил!
— В обмен на сотрудничество с уголовным розыском?
— Не веритя…
— Живой помощи от вас не видно. Вот о чем разговор, Цупко. Убивают в Песчанке корейцев-огородников, а от вас ни звука. Потом налет на постоялый двор Савинкова — снова тишина. На зимовье «Половинка» у Голубева восьмого декабря налетчики сорок человек обчистили! Тоже ничего про это не слыхали? И как это все мимо вас проходит, а, Цупко? А ведь в деревне все на виду и на слуху. Когда бы вы сидели на своей заежке, а ведь мотаетесь и по всей Песчанке, и по всей округе, в Чите — на базарах… Чем промышляете? На своем постоялом дворе вы — нечастый гость.
