Вторым приказом, последним для Дмитрия Ивановича в должности начальника железнодорожной милиции, он прощался с товарищами по прежней службе:
«Товарищи труженики ж.-д. милиции! Оставляя вас на том поприще, на котором столь много наших совместных трудов и усилий, глубоко верю и надеюсь, что вы все, от начальника до рядового милиционера, зная и учитывая положение переживаемого времени нашей молодой Республикой, осознаете значение Народной милиции как Государственного аппарата и армии тыла, стоящей на страже порядка, законности, справедливости и завоеваний революции. В период нашей совместной работы вы мужественно переносили экономически-материальные нужды, считаясь с общим положением Республики. Надеюсь, что вы и впредь будете продолжать столь трудную и ответственную работу, стоя на защите интересов трудового народа. Шлю свой товарищеский привет, искреннее спасибо и пожелания ревностно и честно служить в интересах трудового народа. ФОМЕНКО».
3
Хмурый Гадаскин передавал дела новому начальнику угро.
— Тут, в сейфе, не ахти какая кипа… Все секгетные бумаги и папки у помнача Сметанина. Кликнуть?
— Погоди, Иосиф Исакович, — остановил сунувшегося было к дверям Гадаскина Дмитрий Иванович. — Ты бы мне лучше о людях поподробнее рассказал. Кто посильнее, кто послабее, из кого ядро отделения сложено?
— Ну это, товагищ Фоменко, запгосто, — Гадаскин упорно обращался к новому начальнику УР только по фамилии. — Вот с помнача Сметанина и начну. Петр Михайлович его кличут. Замечу, что по уголовному сыску еще при цагизме служил. В общем, из бывших, но каких-либо подозрений, что по этой пгичине службой нагоду манкигует, не имею. Газве что… Больно занозист. Говогун и советчик еще тот! Советы все свои газдает! Свысока эдак, мол, все вы тут пни, а я — голова…
— Ну а толк от этих советов есть?
— Бывает… — нехотя протянул Гадаскин. — Нюх у него — ничего не скажешь. И допгос так ловко снимет, что, как огехи, колятся, стегвецы! Но я его больше по учетам использую — аккугатный, почти всю кагтотеку восстановил и дополняет. Такую классификацию газвел — пгям академия! В общем, помощник по внутгенней части. А втогой помнач — по уголовному гозыску впгямую. Это Мишка Баташев. Семнадцать лет пацану, совсем, можно сказать, молокосос, но ничего, милицейское дело любит. Хотя, ежели так газобраться, пущай он и пагтизанил, но в такие годы и ставить на большую должность… Мне его свегху назначили. Конешна, товагишу Иванову, как товминистга, ясное дело, куда как виднее…
Гадаскин элементарно завидовал молодости и смекалистости Баташева. Тот действительно только что разменял восемнадцатый годок, но хорошо зарекомендовал себя еще в Верхнеудинске, где начал служить в горотделе милиции с марта 1920 года. А потом и дальше стал продвигаться по службе — получил назначение помощником начальника облмилиции.
В начале уже этого года, о столь юном сотруднике милиции прознали в Главупре. И полетела начальнику Прибайкальского управления Лагошному грозная депеша за подписью тогдашнего начальника Главупра Щеголева:
«В числе сотрудников вверенной Вам областной милиции состоит Михаил Степанович Баташев, имеющий от роду всего лишь 17 лет. Назначение на такую солидную и ответственную должность несовершеннолетнего недопустимо, и я отношу это к незнанию Вами самых элементарных понятий о службе, поэтому предписываю немедленно сместить Баташева с означенной должности и проверить, нет ли еще в числе ответственных работников не соответствующих своему назначению».
Через неделю, уязвленный таким разносом Лагошный ответил почти телеграфным стилем: «Доношу, что за назначаемых мною сотрудников ответственность несу лично я. Тов. Баташев как незаменимый работник смещен быть не может».
Зато вот Щеголева из больших начальников вскоре убрали.
История докатилась до Иванова. Будучи в Прибайкалье по служебным делам, товминистра поинтересовался, что это за такой ценный кадр. И не разочаровался, побеседовав с юным милиционером. Больше того, в сентябре дал указание откомандировать Баташева для укрепления кадров Читинского уголовного розыска.
— Ты не язви, давай по делу, — остановил Фоменко Гадаскина.
— Да уж… Ну и вот, стало быть, командигы-начальники в отделении закончились, а остальные силы — десять стагших агентов и полтога десятка младших. Последние почти все попарно за стагшими закьеплены. Из последних выделю пятегых — Гагифулина, Ашихмина, Володина, Явогского и Леоновича. Это гебята кьепкие, сегьезные, хватка на гозыск имеется. Но за ними, товарищ Фоменко, нужон глаз! Они без постоянного контголю могут свою ушлость так газвить, что потом за эту бгатву наполучашь кгенделей!
— А что же остальные старшие агенты? Арсентьев, Бояршинов, Васин… — Дмитрий Иванович пробежал глазами по списку сотрудников отделения. — Или, вот, Бойцов. Знаком немного, в августе на вокзале при одном происшествии познакомились накоротке. Что за работник?
— А каких нам габотников из-за канцелягских столов пгисылают? — скривился Гадаскин. — Из областной упгавы огелик пожаловал. В помощниках у Василь Михалыча Сокол-Номоконова ходил. Тот же — душа добгая. А когда Василь Михалыча товагищ Антонов сменил, тут-то и окончилось адъютантство! Товагищ Антонов этого Бойцова вскогости и наладил от себя. И я товагища Антонова понимаю — у Бойцова характер неуживчивый. Не Бойцов, пгям, а петушок бойцовый!
Гадаскин засмеялся, но тут же смех оборвал.
— Много умничат! Они со Сметаниным — два сапога пага! Хотя у меня тута уже подобтесался малость, фогсу поубавил! Не до бумажек ноне, пущай побегат, канцелягист! А то, ишь, с каким заявлением к нам нагисовался — не сгаботался, де, глядите, фон-багон, с товагищем Антоновым!..
Фоменко смотрел на брызгающего слюной Гадаскина и с сожалением думал о том, что в людях могут ошибаться даже такие проницательные, умудренные жизненным опытом люди, как Гадаскин.
4
Антонова, чью фамилию с уважительным «товарищ» в который раз восторженно повторял бывший начальник угро, Дмитрий Иванович еще по Владивостоку помнил.
Родом Николай Николаевич Антонов был из крестьян Астраханской губернии. Но еще пареньком перебрался с волжского юга в Восточную Сибирь, оказался в Чите, где довольно прилично освоил слесарное дело. Из-за чего на фронт в 1914 году не попал, а до весны семнадцатого работал разметчиком в токарном цехе железнодорожных мастерских на Чите-I, понятно, имея бронь.
После мартовской вести о свержении Романовых влился в читинскую ячейку партии социалистов-революционеров, к октябрю имел уже все, что оказалось немаловажным обстоятельством, когда установилась власть Советов.
Антонова делегировали на первый съезд рабочих, крестьянских, казачьих и бурятских депутатов, где избрали председателем Читинской контрольной палаты. Так он и председательствовал — до падения советской власти, а потом в одиночку скрывался по знакомым в Прибайкальской области.
Но ухо держал востро! Когда объявили ДВР — объявился во Владивостоке с мандатом Дальбюро РКП (б). Оказалось, что в 1919 году политические взгляды поменял кардинально.
