— Здравствуй.
— Ну, привет.
— Что делаешь?
— Не люблю.
— Получается?
— Получалось, пока ты не позвонил.
— А я, напротив, люблю тебя.
— В твоих словах ни слова правды.
— Зато сколько любви. Я люблю тебя, в чем проблема?
— В том, что из-за этого ты стал недолюбливать себя.
— Да, возможно, я подстраиваюсь, стелюсь, но все из-за того, что ты ходишь сама не своя. И я не знаю, как тебя вывести из этого состояния. Ты же не такая на самом деле. Разве так сложно быть собой?
— Нет, если бы ты не мешал.
— Но в моих планах мешать тебе всю жизнь. Почему ты опять молчишь? Почему ты никогда меня не слушаешь?
— Почему? Слушаю, когда ты говоришь о любви, а если я молчу, значит, меня нет.
— Что значит нет?
— Я черствею от твоих поступков. Ты можешь это понять: любовь пришла и ушла, но ты пришел и остался. Поэтому я не хочу, чтобы ты на меня просто смотрел, когда я мою посуду, полы, готовлю еду, я хочу, чтобы ты меня видел.
— Иногда я действительно не понимаю, что ты от меня хочешь? Рыбок я покормил, — начал я параллельно читать новости.
— От тебя мне нужно только одно — чтобы ты испытывал ко мне голод.
Я уже пожалел было, что позвонил. Я чувствовал, как во мне закипает вулкан. И это утром, когда хочется быть блаженным и расслабленным. Медленно перемалывать во рту кофе с круассанами, когда хочется видеть ее обнаженную грудь, едва прикрытую куском чистого хлопка. Чтобы хотелось не только утром, но и днем, и вечером, и в понедельник.
— Я знаю, каких слов здесь не хватает, давай все сначала: я хочу тебя! — выдул я в трубку, пальцами отвечая редактору одной газеты по поводу опубликованной статьи.
— Знал бы ты, как приятно такое слышать после стольких лет совместной жизни.
— Приятнее, чем признание в любви?
— Даже не сравнивай. Себе я могу простить все что угодно: ложь, ревность, сомнения, даже измену, тебе — нет. А знаешь почему?
— Потому что любишь себя? — перешел я уже на личную переписку, отсылая односложные ответы.
— Нет, потому что если прощу, то перестану.
— Черт, почему мне только с тобой так хорошо, — продолжал я настаивать на благоприятном исходе разговора.
— Потому что ты болван.
— Что ты сказала? — но терпение мое было не вечным.
— Что не надо меня сравнивать с другими. И вообще, твои чувства меня больше не трогают.
— Совсем?
— Они пожирают, — рассмеялась Лучана в трубку.
Чертова женщина, как же легко ей удается довести меня до ручки, до той самой ручки, которую хочется дернуть как стоп-кран. Сказать ей и себе: «Стоп, сейчас я размотаю этот комок нервов». Она же, как всякая любящая женщина, бросается помочь тебе в этом. И все начинается заново: ты слушаешь, ты говоришь, на самом деле, молчаливо ожидая всякого раза, когда сможешь переступить порог ее неги, предварительно вытерев ноги о коврик из собственного достоинства.
* * *
— Представляешь, они меня убивают, а я, оказывается, бессмертен, — закончил свой рассказ Павел.
— Со мной тоже часто так бывает, — отвлеклась от книги Фортуна.
— Как ты думаешь, к чему мой сон?
— Не знаю, я не разбираюсь в снах, в которых меня не было, — вдруг стало стыдно Фортуне, что она прослушала его содержание. Теперь придется идти по минному полю, стараясь отбиваться общими ответами, так чтобы не обидеть.
— Странное совпадение, в книге герой тоже свой сон описывает.
— Пересечение иллюзий. Только у него лето, а у меня зима.
— Надо было мне на тебя тоже плед накинуть, — обрадовалась своей находчивости Фортуна. — А я никак не могу заставить себя начать читать книгу с начала, так и выхватываю страницами.
— Может, и не надо тогда заставлять, иначе снова как в жизни получится: выхватишь страницу, а ею уже кто-то подтерся, — усмехнулся Павел и снова пригубил бутылочку.
— Что так печально-то?
— Вино нагрелось, наверное. Хотел пошутить, в итоге пошлость какая-то вырвалась. Ты читай, не обращай на меня внимания.
— Как я могу не обращать? — начала медленно вырывать глазами новую страницу из книги Фортуна.
* * *
— Как прошла вечеринка?
— Как и ожидалось, даже удалось не напиться.
— Встретил кого-нибудь? — доставала из пакета продукты Лучана.
— Да, одна незнакомая сучка предложила мне ногу и сердце.
— А ты? — уронила она яблоко, освобождая сумку.
— Привел ее сюда и сказал: «Чувствуй себя, как дома», — остановил я его ногой, поднял и передал Лучане.
— Не очень оригинально.
— А как, по-твоему, оригинально?
— «Чувствуй себя, как у меня дома» или лучше даже: «Чувствуй себя, как у Лучаны дома».
— Ты же знаешь, так всегда говорят, если слов не хватает, когда нечем заняться.
— Кризис жанра? Так уж и нечем?
— А чем? Любви не было, даже с первого взгляда.
— Целовал ее?
— Пробовал.
— Ну и как?
— Чужое все, не губы, а помидоры тепличные, не кожа, а кожзаменитель. Я с ней ничего не испытал даже.
— Микроорганизмы достойны только микрооргазмов.
— Вот и обошлось разговорами.
— Значит, общение было куда более чем приятное. Она действительно была здесь? — не хотела верить во всю эту чепуху Лучана.
— Где твои чувства, Лучана, хотя бы юмора.
— Откуда она?
— Не знаю, только сказала, что дом ее далеко. Приехала сюда из маленького городка и вынуждена перебиваться чужими концами, чтобы как-то сводить свои, оправдывать собственные расходы на гребаную жизнь, которая пустила ее в расход. В то время как хочется просто дышать, дышать кем-то.
— Тобой что ли? — закончила с провизией Лучана.
— Нет, что ты: водка, шампанское, оливье, она бы задохнулась.
— Значит, наврал про поцелуи?
— Наврал, мы легли без них.
— Не может быть. Не может быть у Андрэ таких гостей.
— Может-может. Это сестренка его жены, пили на кухне с ней кофе, точнее она кофе, я пиво.
— Мэри? Я ее знаю. Хватит байки травить мне, она нормальная девушка, порядочная. С тобой точно не стала бы связываться.
