— В подарках, видимо, собраны все обиды.
— Подарками они гасятся.
— Ты на что намекаешь?
— Давно их не было. Женщина без подарков вянет.
— Я знаю, что шопинг — лучшее средство от депрессий, но у тебя же все нормально вроде.
— Для профилактики.
— Хорошо, я выберу день. Так ты надолго?
— Как пойдет.
— Нет ничего печальней одиноких женщин.
— Думаешь, мужчины легче переживают одиночество?
— У них хватает ума понять, что если ты одинок, то ты не один — таких много.
— Что бы ты понимал в женском одиночестве. У женщин все иначе: когда им некому высказаться, плач их прячется внутри, скулит, как щенок. Видно, что он потерялся, теплый, преданный, напуган, тыкаясь в углы, он ищет ласки.
— Все ищут ласки, не только одинокие. Купи ей шоколадку. Это помогает.
— Шоколад у нее есть, она завела его сразу, после мужа, собачки и ребенка. Только сладкого в ее жизни от этого не прибавилось.
— Ох уж эти женщины! Вместо того чтобы быть сладкими самим, они почему-то ищут эту сладость на стороне. Они сами себя ни черта не знают и не понимают. Вот что ты про себя и про них знаешь?
— Знаю, что они любят.
— Кого любят?
— Да не кого, а что.
— Вот именно что все эти чувства к предметам любви в один прекрасный момент становятся беспредметными. Они не могут понять, что их счастье не может зависеть от других.
— Значит, мы не можем понять своего счастья?
— Да, выходит, не можете. Если вам кажется, что счастье может зависеть от других, то вам показалось, это не счастье.
— Не счастье или несчастье? Я имею в виду слитно или раздельно? — проснулся в ней филологический инстинкт.
— Да какая разница! Кому-то надо раздельно, чтобы быть счастливым, кому-то вместе — чтобы несчастным.
— Какая жестокая у тебя формула любви.
— Дикая.
— Надеюсь, ты до вечера не одичаешь. Я пошла, — выскочило из кровати ее стройное тело и скрылось за дверью.
Кофе
Я смотрю на котлету. Она лежит голая, загорает под солнцем кухни:
— Это говядина? — спросил я Фортуну, пережевывая второй кусок мяса.
— Да, ты хотел свинину? — переживала по-своему Фортуна.
— Нет, я просто представил, как корова заходит ко мне в голову, в темноту, в рот, как в незнакомый сарай. Она боится этих оральных лабиринтов, идет на ощупь, а кругом только мясорубки челюстей, готовые в любой момент оттяпать ее плоть. В страхе одна ее нога проваливается между зубов, корова тянет ее изо всех сил и отрывает, уже без нее дальше движется медленно по пищеводу, как по пещере, ищет выход. Того гляди замычит.
— Может, тебе действительно надо стихи писать или сказки? Я смотрю, ты сегодня совсем без аппетита? Завари тогда кофе. У тебя хорошо получается.
Я любил варить кофе, его терпкий и ароматный запах успокаивает и настраивает мысли, как камертон. Кофе создает вокруг тебя маленький уютный Париж, по которому ты можешь бродить с сигаретой, с девушкой, с женой и, глядя в небо, штопать душевные раны Эйфелевой иголкой.
Холодная вода, кофе, немного корицы, половина чайной ложки сахара, щепотка соли. Краем глаза я замечаю, как пенка весело устремляется вверх. Главное — не упустить момент.
— Хочется завернуться в этот аромат, — убрала со стола тарелки Фортуна. Я разлил кофе в чашки.
— Может, ты тоже сядешь? — взяла в руки фарфор жена.
— Сейчас, только закурю!
— Это ее прибьет окончательно.
— Кого?
— Твою корову. Кстати, курить после еды вредно, — вот так маленькими глотками жена убивает кофе и меня. Женщины убивают глоточками.
— Я все еще ощущаю ее ногу меж зубов, плотно засела, и это начинает их беспокоить, а меня нервировать, — затягиваюсь снова и пытаюсь вызволить мясо кончиком языка. Однако тщетно, нужны подручные инструменты.
— Только не надо пальцами, ты же не стоматолог.
— А где у нас ниточка для зубов?
— Нитка в ванной перед зеркалом на полочке, — целуясь со своей чашкой, отпустила меня жена.
Салат «Цезарь»
— Снова в моей рубашке.
— Хоть чем-то покрыть недостаток твоего отсутствия.
— Неужели так нравится?
— В ней ты ближе. Будто укрываюсь объятиями.
— Я всегда говорил, ты женщина необыкновенная, не только ушами, любишь, еще и кожей.
— И глазами, и грудью, этот список можно продолжить, но надо бы поужинать. Кстати, и еда из твоей тарелки тоже вкуснее.
— Ты серьезно? — продолжал я из туалета, под шум своей струи. — А что на ужин?
— Ничего, я только что пришла.
Я смыл и перебрался в ванную.
— Тогда что бы ты хотела?
— Хорошо бы сидеть в баре, потягивать Мартини, сводить с ума своей красотой мужчин, зная, что есть ты и никто не нужен кроме.
— Что же тебе помешало?
— Как ни странно, ты.
— Я кому-то мешаю — значит существую, — вытер руки полотенцем и вышел из ванной. — Сын-то дома? — спросил я, зная что у того сейчас тренировка.
— На тренировке.
— Может, сходим где-нибудь поужинаем?
— Опять ты меня читаешь?
— Просто я люблю читать про себя.
— В моей голове действительно пятьдесят процентов мыслей о тебе. Даже больше.
— Ты можешь быстро собраться?
— Буду готова через десять минут.
* * *
— Что же так долго, — листал я журнал в прихожей. — Уже вспотел тебя ждать. Полчаса прошло.
— Подумаешь, тридцать минут, ничего, что я тебя прождала всю жизнь? — выдала она мне из-за двери спальни.
* * *
Я уже поглядывал на часы, наконец она вышла:
— Ну как тебе это?
— Слишком красное, страсти и так хватает, — размышлял я вслух, любуясь на свою красивую женщину. Она вновь исчезала за шторой примерочной. В нетерпении я заглянул.
— А это? — скинула она то, что было, и осталась в белом ажурном белье.
— Слишком изящное, ты в нем ослепишь толпу. Это мое любимое, — поцеловал я ее сзади в ушко. Мы оба посмотрели друг на друга в отражении зеркала.
— Да ты просто маньяк.
— Я не маньяк, я влюбился.
— Не вижу разницы, — улыбнулась она и нырнула в другое платье.
