Часть I
Я хотела бы повеситься на твоей шее
Чебуреки
— Зачем ты меня целуешь, если не хочешь?
— А если хочу?
— Тогда можно без поцелуев.
Красивая голая спина белела статуей на фоне желтых обоев, женщина мыла посуду. Заниматься любовью не хотелось. Поцеловав ее сзади в шею напоследок, я сел за стол и принялся наблюдать, как она работает.
Жена. «Неужели она создана только для этого?» — холодно подумал я, может от того, что ноги мои подмерзли, а тапочки я так и не нашел. Сидел за столом в одних шортах, в руках кусок сыра. В задумчивости крошил его на пол. Тапочки не выходили, но вышли тараканы мыслей, однако писать было не на чем, на глаза попалась толстая тетрадь с рецептами блюд, я ее распахнул, и первое, на что наткнулся, была надпись «Чебуреки». Через минуту я узнал, что нужно для их приготовления: кефир, мука, масло, сода, соль и фарш. Перевернул тетрадь, чтобы начать писать с другой стороны, с чистой страницы. Если бы жизнь так же перевернуть и начать с чистого листа, пока ты еще не стал чебуреком. А может быть, уже стал? Я снова посмотрел на чудную белую спинку, на которой женился и которая уже выключила воду и повернулась:
— Ты опять накрошил.
— У тебя красивая спина, — сделал я ход конем.
— Сыр на полу, а я мыла утром.
— Извини, пытался выманить тапочки.
— Они в коридоре, — не смягчилась от шутки жена.
— Значит, сыр был напрасным.
Жена вздохнула мокрыми руками о полотенце:
— Чай пить будешь?
— Когда я от чая отказывался? — поднял с пола крошки, снова собираясь стать хорошим, неизвестно зачем. Там, где меня и так любили, просто за то что я есть.
— Может, чебуреки вечером сделаем? — выронил я ненароком.
— А ты мясо купил?
— Могу предложить свое, — напряг бицепс.
Я представил, как часть за частью закладываю в мясорубку беспокойные фрагменты своего тела. Жуть. Чем-то похоже на любовь, на секс.
— Не пойдет, будет горчить от негодования, — заварила чай супруга. Я продолжил читать рецепт. «Потом смешиваем муку, соль и кефир, месим до получения однородной массы и даем отстояться. Далее надо разрезать тесто на равные части, размером с крупное куриное яйцо, и раскатать их на лепешки». Вот и в жизни, когда ты доходишь до состояния однородной массы и уже не можешь себе позволить… Позволить мечтать, гонишь эту мечту, как шлюху: «Пошла на х… отсюда, от тебя одни неприятности и убытки», понимая, что ты — катыш теста, ты начинаешь разрываться на куски, разбиваться в лепешку, лишь бы выбраться из этой неизбежности. Но поздно, потому что вместо тела уже фарш. То, что мы обычно называем плотью, которая уже кручена-перекручена, с луком и стрелами, со специями и солью, лежит на диване и смотрит телик. Фарш любит диваны.
Далее следовало выложить фарш на одной половине раскатанного теста и накрыть другой. Потом края слепляются, и можно отправлять полуфабрикат в кипящее масло. Через пять минут его надо перевернуть, еще через пять чебурек готов.
Я вспомнил свой последний отпуск на берег моря. Нигде так не отпускает, как в отпуске, это как отпуск грехов. Нигде больше не хочется так грешить, как на отдыхе. Каждый полуфабрикат раз в год обязан съездить куда-нибудь далеко, чтобы полежать на горящей сковородке пляжа пять дней на спине, пять — на животе и поджариться как следует, приобрести цвет побед. Через десять дней чебурек готов.
Удивляясь такому случайному совпадению и своему близкому родству с чебуреком, я инстинктивно крутил в руках кусок сыра, пока наконец не засунул два пальца в его желтые дырки, как штепсель в розетку. Ничто так не привлекает мужчину, как отверстия, возможно оттого, что когда-то он с трудом выбрался из одного из них, чтобы потом всю жизнь посвятить возвращению. Домой, в норку, к кормушке, где тепло, где ждут, где ласкают.
— Ты что делаешь? — воскликнула с тревогой жена. — Он же задохнется.
Я достал пальцы и понюхал.
— По-моему, у него гайморит.
— Вскрытие покажет, — хладнокровно взяла сыр из моих рук жена и разрезала на тонкие дырявые пластыри. Потом приклеила один из них к хлебу с маслом и протянула мне. Я откусил, все еще мечтая о чебуреках. Трудно есть бутерброд с сыром, когда думаешь о чебуреках.
— Еще? — Она уже стелила масло на другой.
— Что-то не хочется, — откусил я и положил на тарелку. — Может сделаешь сегодня чебуреки? Мясо я куплю.
— У меня цыпленок размораживается, — кивнула она на тарелку у раковины.
— Они начали убивать птенцов, эти птицефабриканты. А из него не получится? — кивнул я на дичь.
— Ты мне предлагаешь его откормить?
— Ладно, курица так курица. Хотя две курицы на одной кухне — это уже перебор.
— Что ты сказал?
— Девушка, вы прекрасны, — положил я руку на ее бедро.
— Вас это не касается, — легонько хлопнула Фортуна своей ладонью мою.
— Мяса, говорю, хочется, хочется мяса! Какой сегодня день недели? Пятница? Как быстро летит время, недавно только был понедельник, а завтра уже суббота. Я совсем не чувствую жизни, она просачивается сквозь пальцы где-то между кухней и спальней, работой и телевизором.
— Ты слишком много смотришь в экран, больше чем на меня, — подлила себе чаю жена.
— Глаза все время ищут новостей, а ты неизменна. Даже не стареешь, — уставился я на нее.
— Это уже похоже на комплимент, — улыбнулась Фортуна первый раз за утро.
Жену звали Фортуной. Жениться на ней можно было только за одно это имя, если тебе не фартило всю предыдущую жизнь.
— Как долго ты сможешь на меня смотреть?
— Пока не отвернешься.
— Я так и знала, что тебя привлекают совсем не глаза.
— Даже красивые глаза надо дозировать, — бросил я, покидая стол в надежде найти тапочки в коридоре. — Вот зараза!
— Что еще?
— Твои туфли залезли на мои тапочки и уже размножаются! Ты посмотри, какие плодовитые. Откуда у нас столько обуви? — швырнул я ей из коридора, разглядывая незнакомую обувь.
— К нам же гости приехали, еще в среду.
— Родственники?
— Не совсем.
— А я их знаю?
— Нет, даже я их видела всего один раз. Звонила тетушка Сара, это ее сын с женой, просила принять на несколько дней.
— Мало нам своих детей, — пробурчал я себе в нос. Они здесь уже живут, а я даже ни ухом, ни рылом. — Вот так черте с кем жизнь и проходит.
