Пистолет лязгнул среди общего молчания.
– Напоследок, – повторил Гринчук. – Вы думаете, что вы исключительные. Вам кажется, что вас понять может только гений. Или волшебник. И вы стали придумывать легенды о подполковнике Гринчуке, о том, что он чуть ли ни мысли читает… Бред. Но вы с удовольствием в этот бред поверили. И Рустамчик решил подставить меня и остальных только потому, что уверен был, что другие, менее гениальные менты, не смогут докопаться до его фокусов с наркотой.
– Кстати, Егор, – Гринчук обернулся к Баеву. – Я полагаю, что в истории с наркотиками завязан Рустамчик. Посмотри, как следует.
– Хорошо, – сказал Баев.
– А на самом деле достаточно обычного патрульного сержанта, чтобы раскопать о вас все. Так что, прапорщика Бортнева с лихвой хватит для того, чтобы собирать информацию от стукачей. И хватит для того, чтобы ставить на место особо одаренных уродов из среды новых дворян. Бортнев еще молодой, еще может терпеть всякое дерьмо. А я устал. Я ухожу. Мы с Михаилом… – Гринчук обернулся к Михаилу. – Мишка. Нет!
Выстрел.
Пуля ударила в мрамор возле самых ног Рустама, отлетела и пробила дыру в окне.
– Мишка! – Гринчук бросился к Михаилу, перекрывая собой линию огня.
Михаил выстрелил снова. Пуля ударилась в мраморную статую фонтана.
Наконец завизжали женщины.
– Лежать! – крикнул Баев. – Все на пол!
Выстрел. Разлетелся вдребезги хрустальный графин на столе.
Баев рванул со стула Владимира Родионыча и опрокинул на пол. Прижал рукой. Два его подчиненных проделали ту же процедуру с Ингой и Полковником.
Теперь кричали все.
Кто-то наступил на микрофон, и показалось, что раздался взрыв.
Несколько человек побежали к двери.
Гринчук, наконец, схватил Михаила за руку и что-то прокричал ему прямо в лицо. Михаил обмяк.
– Все, – обернувшись к орущей толпе, крикнул Гринчук. – Все. Убирайтесь отсюда. Все.
Браток распахнул дверь. Врезал в лицо подбежавшему снаружи охраннику и отбросил его в строну.
Новые дворяне стадом бежали на выход.
Гринчук подхватил потерявшего сознание Михаила и осторожно опустил его на пол. Сел рядом.
Дворяне толкались в дверях, отшвыривая друг друга. Упала мраморная скульптура, голова покатилась по полу. Кто-то наступил на нее и упал. Раздался вопль.
Баев и его подчиненные бросились спасать упавших.
Владимир Родионыч медленно встал с пола. Подал руку, помог подняться Полковнику и Инге.
– А говорят, сейчас не умеют праздновать, – покачал головой Владимир Родионыч, оглядев останки праздника.
Столы и стулья были перевернуты. Битая посуда, раздавленные фрукты. Перевернутая и растоптанная еда.
– Давно я так не веселился, – сказал Полковник и медленно пошел к сидящему на полу Гринчуку.
– Знаете, кто вы после этого, Юрий Иванович? – печально спросил Полковник.
– Знаю, – ответил Гринчук. – Гражданский человек. Без всяких обязательств, кроме обязанности помочь Михаилу.
– Сволочь вы, Юрий Иванович, – сказал Владимир Родионыч.
– С вами не посоветовался?
– На хрена было про стукачей трепаться? – спросил Владимир Родионыч. – Ну, поняли вы, что вами мы прикрыли свою сеть осведомителей, ну зачем же всем об этом рассказывать?
Сад опустел.
Только Владимир Родионыч, Полковник, Инга, лежащий на полу Михаил и сидящий возле него Гринчук. И разбросанные там и тут охранники Махмутовых.
– Я же для вас старался, – выдавил из себя Гринчук. – Вам же не нужно, чтобы порядок ассоциировался, извините за выражение, только с гениальным опером Зеленым. Ваши дворяне признали, что я могу держать их в руках и имею право их ставить на место. А теперь они признают, что любой человек, занимающий мое место, имеет на это право. И может наводить среди них порядок. Так что – все довольны, все смеются.
Михаил застонал.
– Это срыв? – спросил Владимир Родионыч.
– Не знаю, – тяжело мотнул головой Гринчук. – Черт…
– Если бы это был срыв, – задумчиво произнес Полковник, – то здесь сейчас лежали бы кучи трупов.
– Наверное, – согласился Гринчук.
– Это тоже, что и возле бильярдной? – спросил Полковник.
– Похоже, – сказал Гринчук. – Если бы я знал, что все так обернется, то не стал бы ломать эту воспитательную комедию…
– Комедию? – тихо спросила Инга.
– Извини, – тихо сказал Гринчук.
– Комедию? – Инга подошла к Гринчуку.
Тот встал, опираясь на стену.
– И вчера, когда ты стоял на коленях передо мной, ты уже знал, что сегодня произойдет все это? – Инга обвела руками сад.
– Я не думал, что именно так…
– А ты можешь себе представить, что пережила я, когда все это происходило? Когда ты корчил из себя подонка, чтобы отвлечь внимание охраны от Михаила. Ты понимаешь, что я почувствовала, когда поняла, что у тебя нет шансов уйти от обвинения в… Во всем этом. Я хотела кричать, как та девчонка… И броситься на этого Рустама и его охрану… А ты просто решил, что так нужно для дела. Тебе никого не жалко. Никого! Кроме, разве что, Михаила. Ты переступишь через кого угодно, чтобы восстановить справедливость, как ты ее себе представляешь… – Инга внезапно ударила Гринчука по лицу.
Гринчук зажмурился.
Инга ударила снова.
– А я поверила… Подумала, что мы сможем… – Инга всхлипнула.
Владимир Родионыч отвернулся, дернув за рукав Полковника.
– Мы сможем, – сказал Гринчук.
Третьей пощечиной Инга рассекла ему губу, и кровь теперь стекала по подбородку на белую рубаху. Но Гринчук не пытался вытереть кровь. Он смотрел на Ингу.
– Мы не сможем, – обреченно сказала Инга. – Ты не сможешь стать другим, а я не смогу принять тебя таким, какой ты сейчас.
Инга отвернулась и медленно пошла к выходу.
– Инга, – позвал Гринчук.
Инга не оглянулась.
– Инга, подожди! – крикнул Гринчук.
Инга вышла из сада. Гринчук шагнул за ней, потом оглянулся на Михаила и остановился.
Михаил открыл глаза. Сел. Удивленно посмотрел вокруг.
– Что случилось? – спросил Михаил.
– Ты сорвался, – сказал Гринчук. – Как тогда.
Михаил оперся рукой о пол, под пальцы попал пистолет.
– Ты стрелял, – сказал Гринчук.
Михаил взял пистолет, достал обойму и быстро выщелкал из нее патроны. Пересчитал.
