– А Нина?
– Нина вернулась и ждет вас в приемной.
– С Зеленым она говорила?
– С полминуты.
– Хорошо, скажи Нине, пусть оставит бумаги, и что там она привезла, у меня на столе… а сама может ехать. Подвезите там ее, куда скажет. Все?
– Тут… охранник явственно замялся, – к вам приехали.
– Кто?
– Ну… – стало понятно, что те, о ком спрашивает Гиря, сидят или стоят рядом с охранником, и он не может спокойно говорить.
– Хорошо, отправь их с кем-нибудь в приемную и перезвони мне. Все. – Гиря положил трубку.
Все. Приехали. Значит, несколько человек. Значит, Андрей Петрович свое обещание выполнил и прислал специалистов, мать его. И они теперь будут учить его и его людей уму-разуму. И приглядывать за всем, включая Гирю.
Гиря аккуратно поставил бутылку на стол. Поверил Зеленый или нет? А если не поверил? Ну и хрен с ним, лишь бы сделал все как нужно. Мало кому удавалось напоить Гирю до свинского состояния. Никому не удавалось.
Геннадий Федорович встал с дивана, подошел к стоящему возле стены шкафу, открыл дверцу.
– Никому нельзя верить, – пробормотал Гиря, извлекая из стоящего в шкафу видеомагнитофона кассету. – Никому.
Снова зазвонил телефон.
– Да?
– Приехали четверо, крутые. От Андрея Петровича. Похоже, со стволами. С ними пошел Колян. Я, на всякий случай, ребят предупредил…
– Нормально, – одобрил Гиря распорядительность охранника, – двоих к приемной пошли. И пусть двое посмотрят, что там перед клубом. Все.
Гиря покрутил в руках видеокассету. Ну что, Зеленый, техника – страшная сила. Вот тебе и веревочка с удавочкой, капитан. И никуда ты с нее не сорвешься.
Теперь нужно переговорить со специалистами Андрея Петровича. И это…
Гиря вынул из кармана телефон, набрал номер сотового Зеленого:
– Да?
– Ты, это… – вязким пьяным голосом протянул Гиря, – поглядывай на свой хвост… Мало ли что… Усек?
– Усек.
– Тогда – пока.
Не хватало еще, чтобы Андрей Петрович узнал, что Зеленый будет встречаться с Мехтиевым по просьбе Гири.
– Никому нельзя верить, – громко сообщил в пространство Гиря.
* * *
И снова произошло совпадение, подтверждая старую истину, что трудно быть оригинальным в вечно повторяющемся мире. Практически в ту же самую секунду капитан милиции Юрий Иванович Гринчук сказал своему водителю по кличке Браток те же самые слова:
– Никому нельзя верить.
Браток хмыкнул.
– Что за скепсис? – поинтересовался Гринчук.
– Кто б сказал, – ухмыльнулся Браток, – сами, небось, правду только во сне говорите, Юрий Иванович.
– Обижаешь, Ваня. Что за жизнь такая пошла, каждый норовит обидеть и плюнуть в широко открытую душу. Когда я врал?
– А с цыганчонком?
– А что с цыганчонком? Был задержан, уличен, можно сказать…
– Можно сказать.
– И нечего иронизировать тут, – официальным тоном приказал Гринчук.
– Слушаюсь, гражданин капитан, – таким же официальным тоном ответил Браток.
– Вот-вот, поприкалывайся мне тут еще! Каждый норовит чувство юмора проявить. Ты мне лучше, Браток, скажи, тебе ничего не показалось странным в той истории с Яковом Ивановичем Васильевым?
– Странным?
– Ну, необычным.
– А мне что, нужно за всем необычным следить?
– Нужно.
– Тогда докладаю, что за нами от самого клуба едет темно-синий «форд».
– С трещиной на лобовом стекле, – не оборачиваясь, сказал капитан.
– С трещиной, – глянув на Гринчука, усмехнулся Браток.
– Пусть едет. Подбросишь меня к Клубу…
– Куда?
– Необразованный ты человек, Браток, к Клубу, с большой буквы «К». Я выйду, а ты подъедешь к пирожковой на проспекте…
– К ментовской? Не поеду. У меня ствол в машине, нахрена мне такие манцы.
– Молодец, – одобрил Гринчук, – соображаешь. Тогда подберешь меня возле памятника.
– У бородатого?
– Да, у Карла Маркса. И ты все еще не ответил на мой вопрос, – напомнил Гринчук.
– Про странное с цыганчонком?
– Да.
– А все там странное.
– Точнее, Ватсон.
– Это же элементарно, Холмс, – Браток снова глянул на капитана и засмеялся.
Засмеялся и Гринчук.
– А если серьезно… Яша – племянник барона.
– И что?
– Ничего. Только почему он поперся один товар сдавать? У цыган все такие стремные дела делают бабы. Так?
– Так, – согласился Гринчук.
– Вот, а еще… Вы, Юрий Иванович, цыган часто задерживали? Арестовывали?
– Более чем.
– И всегда они орут, бьются в истерике, психуют. Так?
– Так.
– А Яша молчал. Перепугался, но молчал. Почему?
– Слушай, Браток, какого черта ты с урками тусуешься, давно нужно было в менты идти…
– Я еще не совсем отбитый, в менты идти.
– Н-да? – скептически спросил Гринчук, – а мне, значит, такое говорить, можешь?
– Не обижайтесь, Юрий Иванович, но я вас не понимаю. Ладно еще, если бы бабки вам платили хорошие, или, хотя бы, вовремя. А то ни дня, ни ночи… В гаишники у меня была мысль податься, так денег на вступительный взнос не было… Сами знаете, наверное, сколько нужно бабок вбросить, чтобы хорошее место получить… Вот и пришлось…
– Что пришлось? – резко переспросил Гринчук. – В шестерках у крутых мужиков бегать? Долги выбивать? Магазины громить? Под перо лезть, под пулю, если уж совсем не повезет? Что пришлось? Ты вот, Браток, скоро денег на свой бизнес насобираешь? Скоро?
– Какой там… Наверное, тогда же, когда и вы…
– Так чем твоя работа лучше ментовской? И день и ночь, и приказы придурков выполняешь, и денег все равно не хватает. И даже профессиональные заболевания у нас почти одинаковые, вплоть до цирроза печени включительно.
Браток невесело ухмыльнулся:
– Тоже самое и к вам, гражданин капитан, вам сколько лет?
– Тридцать шесть.
– И капитан. На пенсию выйдете – чем заниматься станете? Куда-нибудь в охрану пойдете? Та же работа, деньги чуть другие. И никто спасибо не скажет… Так?
– Злой ты человек, Браток.
Браток снова улыбнулся, чуть покосившись на капитана:
