Лара убрала кошелек с его содержимым и ключ в ящик брошенной
Кузнецовыми старой тумбочки. А вот газету аккуратно сложила и сунула в
пакет, намереваясь сегодня же отсканировать статью – пока та не
расползлась окончательно. После чего вышла из комнаты, плотно закрыв за собой
дверь, и направилась к телефону, дабы связаться со Славиком.
Глава 2
Камеру Славик одолжил без долгих уговоров. И даже
показал, как ею пользоваться. Лара, вернувшись от него, быстро отсняла все, что
собиралась. Получилось у нее не очень, сразу было видно, что работал
непрофессионал, но ей хотелось добиться именно такого результата. Чтоб
некоторые части фильма смотрелись так, будто это кадры домашнего видео (как в
фильме «Ведьма из Блэра», словно снятом на любительскую камеру).
Когда одно дело было сделано, Лара взялась за другое.
Отыскала адрес Кузнецовых, узнала в справочной их номер, позвонила. Трубку взял
глава семьи – дядя Вася. Когда Лара отселяла Кузнецовых, тому было
шестьдесят пять, сейчас же семьдесят с хвостиком, но голос его был бодр и
звонок. Узнав, с кем разговаривает, дядя Вася стал вываливать на Лару новости.
У жены катаракта, у него давление, сын уехал за границу, дочь развелась,
внучка в институт поступила, кошка принесла пятерых котят, а топить их некому.
Посвятив бывшую соседку во все семейные дела, он сразу отсоединился. Пришлось
перезванивать. А потом спешно одеваться и вызывать такси, чтобы успеть
встретиться с Кузнецовыми сразу после бабкиного сериала «Нежный яд» и до того,
как начнутся дяди-Васины «Улицы разбитых фонарей».
Не видела Лара старика Кузнецова семь лет. С тех пор,
как отселила. Тогда он был пузатым, краснощеким, белобородым дедом. Она еще
помнила его упитанным, черноусым, румяным мужиком, любителем женщин и дешевого
портвейна. Ох и получал он за пьянки и амуры с коллегами от своей худой,
желчной супруги Александры! А как она бушевала, когда он чуть не ушел от
нее к тете Иве. Всех соседей на уши подняла, жалобы настрочила и в партком, и в
профсоюз, и в ЖЭК, и участковому и мужика своего отстояла!
Сейчас дядя Вася предстал перед Ларой в третьем образе.
Кузнецов, что называется, кардинально сменил имидж. Он гладко выбрился, коротко
подстригся, похудел, перестал пить, из-за чего с его лица исчезла всегдашняя
краснота и одутловатость. Тетка Шура же почти не изменилась. Разве что стала
еще худее и желтее, а так – будто законсервировалась. Энергичная старушенция
с жидким пучком на макушке, она и в пятьдесят, и в шестьдесят выглядела на
семьдесят, теперь же, в семьдесят, выглядела точно так же.
– Ну и чего явилась? – ворчливо спросила баба Шура,
встретив Лару в прихожей. Поздороваться с гостьей она не посчитала
нужным. – Семь лет молчком, даже не полюбопытствовала, как квартира,
которую ты нам подсуропила, нравится или нет, а тут вдруг явилась...
– Цыц, мымра полосатая! – гаркнул на нее дядя Вася. Он
всегда жену обзывал мымрой, но почему именно полосатой, Лара не могла понять и
очень веселилась, слыша сие прозвище. – Кто ж так гостей встречает? –
Кузнецов ласково улыбнулся Ларисе и пригласил в дом. – Заходи, дочь, не
стой на пороге.
Лара вошла в прихожую и проследовала за стариком в кухню.
«Полосатая мымра» пошлепала следом, что-то бубня себе под нос. Дядя Вася усадил
Лару за стол, налил ей чаю, сунул в руку конфету «Школьную», цыкнув на жену,
угнездился рядом и спросил:
– Переехала в квартиру-то?
– Нет еще. Комнату Андромедыча выкупила...
– Преставился, что ли? – полюбопытствовала баба Шура.
Когда Лара поведала ей о приключившемся со стариком несчастье, та уверенно
проскрипела: – Засрал, поди, все. – И с нескрываемым злорадством
добавила: – Теперь тебе грязищу вывозить...
– Грязи полно, – кивнула Лара. – Но я все равно
ремонт буду делать, перепланировку, так что... – Она перевела взгляд с
бабы Шуры на старика Кузнецова. – Решила с вашей комнаты начать. Все ж
таки гостиная с камином и эркером...
– Половина гостиной, – дотошно поправила Лару баба
Шура. – В другой Графиня жила. Помнишь ее?
– Конечно.
– Ведьма была, а не баба! Нос крючком, глазищи черные, патлы
седые... Помню, как я переехала к Ваське в комнату эту, а когда увидела ее,
прям испугалась, как бы не сглазила...
– В молодости зато она красоткой была, – встрял
дядя Вася. – В варьете пела. Арти-и-истка... А подурнела после
лагерей. Она ж из репрессированных. За шпионаж двенадцать лет отсидела, а
давали двадцать пять.
– Правда, что ли, шпионкой была?
– Да кто ее знает? Графиня ж немка. То ли по отцу, то ли по
матери, она то так говорила, то эдак.. Так что мало ли... Может, и шпионила...
– Но вот ведьмой была – точно! – не унималась баба
Шура. – Андромедыча-то приворожила! Он за ней как пес бегал. Красавец был.
Высокий, кудрявый, а она... Тощая, страшная, его лет на двадцать старше. Точно
приворожила!
– Да он в нее был влюблен лет с десяти-одиннадцати –
мне мать рассказывала... – заспорил с женой Кузнецов. – Втрескался
несмышленым пареньком и на всю жизнь, а Эллина тогда еще молодой была. Не на
двадцать годов она его старше – меньше... А вот пить он из-за нее
начал! Горе своей неразделенной любви заливал.
– Ну а Котя Семакин? – вскричала баба Шура. – Ты,
Лариска, не помнишь его, он в дурку угодил до того, как ты в коммуналке нашей
появилась. При тебе сестра его с сыном в комнате жили (спились они потом на
пару), а до этого Котя еще с ними обитал. Художником был. Портреты писал. Нас
всех перерисовал. А Графиню чаще других. То с розой, то с чашкой, то у
зеркала. Влюблен в нее был так, что аж с ума спятил из-за того, что она его
отвергла. Во как!
– Они с Андромедычем на пару в нее влюблены были!
С младых ногтей дружили (я-то, понятное дело, свидетелем их дружбы быть не
мог – родился гораздо позже, а вот маманя, что называется, сподобилась), а
в 1938-м в пух и прах разругались... И все из-за Графини. Поделить ее не
могли!
– Оказывается, Графиня была настоящей роковой
женщиной, – заметила Лара. – Я-то ее старухой помню. Нелюдимой и
суровой. Правда, видела в ее комнате несколько портретов роскошной брюнетки, но
не думала, что это она...
– Она, она, – поддакнул дядя Вася. – Именно
роскошной брюнеткой и была. Тонкая, высокая, с кудрями черными. А как
одевалась! Загляденье! Брюки со стрелками носила. Тогда никто их не носил, а
она носила. Пиджаки. Галстуки. Шляпки. Еще до того, как мода такая появилась.
А еще перчатки носила. Говорила, истинные леди не должны выходить из дома
без перчаток... – Он подпер щеку кулаком и мечтательно вздохнул. –
Я малышом был тогда, а на всю жизни Графиню в том образе запомнил...
Мечта, а не женщина!
– Померла уж, поди, – скрипнула баба Шура.
– Да уж поди, – в кои веки согласился с женой старик
Кузнецов. – Она с пятнадцатого года вроде... Не может быть, чтоб
доскрипела до наших дней...
И он пустился в рассуждения на тему плохой экологии и дурного
лечения в муниципальных поликлиниках. А Лара досадовала на себя за то, что
позволила словоблудному старику увести разговор от интересующей ее темы. Но на
помощь неожиданно пришла баба Шура.
