Он сам хорошо понимал простых русских солдат и донцов – те шли с местью за то многовековое горе, что принесли крымчаки. Тогда Петр с немалым трудом остановил резню, понимая, что в противном случае ни о каких переговорах с турками и речи быть не может.
Но с тех дней степным разбойникам был дан жестокий урок, и сейчас обитатели Крыма являлись вполне лояльными подданными, ничем не хуже тех же казанских татар. Но, на всякий случай, Петр повелел сформировать из крымских сорвиголов уланский полк и тем самым вытянул с полуострова самый беспокойный и боеспособный контингент.
И сразу же отправил его к Бугу, что сейчас являлся границей между Польшей и Россией. Да и занимались там татары привычным делом, приведя мятежных ляхов к повиновению и хорошенько пограбив тех, кто усмиряться не захотел, – куда ж без этого на войне.
– Ваше величество! Извольте ужинать!
Нарцисс стоял за спиной, терпеливо ожидая от него ответа. Верный арап не пожелал с ним расставаться и, хотя он уже разменял седьмой десяток, морскую качку переносил хорошо, прямо на диво. Будто на корабельной палубе родился и все прожитые годы на ней провел.
– Пойдем, мой преданный друг, – только и сказал Петр, резво спускаясь со шканцев по трапу. Ужинал он на флагманском корабле в своей каморке в гордом одиночестве, зато обедал в заполненном до отказа адмиральском салоне среди моряков и свитских.
В маленькой, очень тесной каюте, где еле помещались койка, стол со стулом и шкаф, он проводил большую часть дня, работая над корреспонденцией, изредка поднимаясь на палубу для отдыха, – подышать соленым воздухом полной грудью.
Помолившись, Петр уселся за стол и принялся ужинать, весьма скромно, без всяких петербургских разносолов, из «морского котла», который мало чем отличался от обычной полевой армейской кухни с ее постоянным меню, – «щи да каша – пища наша».
Адрианополь
– Ваше высочество! Янычары!
Константин Петрович услышал сдавленный выкрик казака и оглянулся. Из-за холмов словно мутная река прорвалась, неся на волне пестрый мусор. И гул шел страшный, такой, что волосы на голове дыбом встали. Молодой полковник лихорадочно заскользил глазами по сторонам – вперед рвануться, к побережью, где шли главные силы фельдмаршала Суворова, бесполезно, не успеть никак, перехватят. Да и далеко туда…
– Надо убираться отсюда, ваше высочество, – тихо произнес молодой хорунжий, что с десятком отборных конвойных казаков сопровождал Константина Петровича в этой поездке. И добавил тихо, но твердым голосом, смотря прямо в глаза: – Нужно наших предупредить, ваше высочество.
– Да-да, конечно. – Полковник рванул повод, заворачивая коня, и дал шенкеля. Тот рванул с места в галоп, так что копыта застучали – понимало умное животное, что хозяин в неприятность попал. Следом помчались казаки, прикрывая спину.
Десять минут бешеной скачки пролетели, как миг. Загнанный конь подскакал к невысокой гряде, на которой Константин Петрович разглядел пару легких пушек с упряжками. Вдалеке пылил по дороге еще один взвод – две упряжки с зарядными ящиками. На артиллеристах была грязная, еле различимая под темной коркой земляного цвета, зеленая форма – свои!
– Где командир батареи?
Константин еле прохрипел слова, выплевывая криком мучнистую в комочках пыль, забившую рот. Молодой гвардейский поручик, что по чину армейскому капитану равен, лет двадцати, не больше, с понимающей улыбкой посмотрел, но молча.
– Где командир батареи, господин поручик? – полковник повторил вопрос, но уже внятно. Он понял, что этот молоденький взводный мог просто не понять вопрос. Хрипение шло сплошное, а не слова.
– Я командую батареей, ваше императорское высочество, – со спокойным достоинством произнес офицер, тряхнув львиной гривой волос, и вытянулся по уставу. – Поручик Ермолов!
– Янычары в тыл вышли, поручик, сюда идут! Их надо задержать! Поднимитесь на гряду – увидите собственными глазами!
– Янычары?!
Офицер оторопело взглянул, не поняв сразу, откуда в глубоком тылу может появиться враг, но, осознав по взволнованному лицу царевича, что тому не до шуток, шустро поднялся на невысокий вытянутый холмик, по сути, длинный, заросший кустарником вал.
– Орудия на вал! – сверху послышался звучный голос Ермолова. – Сергеев! Скачи – пусть второй взвод сейчас же займет позиции левее, на том гребне. Оттуда ударит во фланг османам!
– Есть, господин поручик! – Молодой солдат с нашивками капрала живо вскочил на коня и бросился в погоню за уходившими на рысях орудийными запряжками. Поручик продолжал распоряжаться, спокойно и уверенно, будто всю жизнь ждал этого боя.
– Сержант Никитин! Прошу вас догнать гренадеров, там капитан, попросите его вернуться. Нам без пехотного прикрытия эту позицию не удержать! Османов орта, никак не меньше!
Константин Петрович почувствовал, как в его душе ворохнулось нечто, похожее на добрую зависть. Да-да, он позавидовал поручику, что так спокойно принимает бой, который станет для его батареи последним, – шесть полковых пушек и сотня артиллеристов вряд ли выстоят против полутора тысяч озверелых янычар. Пусть даже и с гренадерами…
– Ваше императорское высочество! Может быть, нужно доложить генералу, князю Багратиону, о случившемся?
Нет, в голосе поручика Константин Петрович не уловил скрытой издевки, решив поначалу, что его вежливо выпроваживают с позиции. Ведь так с ним поступали все генералы, хотя он и сам был военным, с немалым чином полковника – а тут на тебе!
Царевича держать подальше от фронта, поближе к тылу – наверняка так отец распорядился. Но нет сейчас над ним монаршей воли, а есть долг русского офицера, который нужно выполнять честно, не жалея ни сил, ни живота своего.
– Согласно воинскому артикулу…
Константин Петрович задержал дыхание – ведь сейчас он скажет слова, идущие вразрез с распоряжением отца. Но ведь он сам давал воинскую присягу и обязан ее выполнять, не устрашаясь живот свой положить. А значит, выбора у него нет!
Петербург
– Ваше императорское величество, – британский посол низко склонился в самом почтительном поклоне, – правительство моего короля весьма озабочено начавшейся три недели назад с Оттоманской Портой войной.
Англичанин тщательно подбирал слова, остерегаясь вызвать вспышку гнева русской императрицы. Но не в том дело! Если было бы необходимо, то он бы заговорил совсем другим языком, жестким – таким в один миг ставят этих восточных варваров на свое место, чтоб норов свой не выказывали, как они сами говорят: «Знает сверчок свой шесток».
Вот только указаний от правительства еще не поступало. Хотя посол был уверен, что сегодня-завтра в Лондоне уже примут решение, какую политику избрать в очередной Русско-турецкой войне. Но он не сомневался в одном – правительство его величества постарается сделать все, чтобы русские увязли в этой войне, пролили как можно больше крови и растратили золота, но не получили бы ничего взамен.
