– Ваше величество, что вы собираетесь предпринять?
– Пока ничего не собираюсь, мой старый друг. Буду ожидать генерала Измайлова. Надеюсь, он привезет самые свежие сведения, которые либо подтвердят, либо опровергнут то, что говорил мне дед.
– Государь, я боюсь, что вы делаете страшную ошибку!
– Это может быть просто ночным кошмаром…
– В кошмарных снах, государь, не проливают настоящую кровь. И меня бил тростью ваш великий дед, и многих других тоже бил. И это было отнюдь не во сне. Да и свою трость он у вас в кабинете не случайно оставил. Не удивляйтесь, государь, я узнал ее, тем более что сорок лет назад имел возможность испытать эту трость на своей спине. Ваше величество, вам надо немедленно действовать! – Миних уже откровенно горячился.
Петр удовлетворенно отметил, что фельдмаршал воспринял его наспех придуманную частицу лжи во спасение за чистую монету. Он прошелся по кабинету, медленно выдохнул клубок дыма и спросил:
– Что ты предлагаешь, фельдмаршал?
– Мятеж подавить, не мешкая. Есть две возможности. В Кронштадте флот и три полка. Здесь есть шлюпки и галера, они отвезут нас туда. Погрузим пехоту на корабли, войдем в Неву и высадим десант! – Фельдмаршал четко рубил фразы, голос суровый.
Петр быстро переварил информацию и сделал нетерпеливый жест рукой. Миних тут же продолжил:
– Можно также быстро отойти до Нарвы, там преданный вам, ваше величество, генерал-аншеф Петр Румянцев. А у него в Лифляндии и Эстляндии сосредоточены тридцать пять тысяч надежного войска, мы двинем эту армию на Петербург. Полки обстрелянные и закаленные, они легко и быстро раздавят гвардейских мятежников. – Миних требовательно посмотрел на Петра.
Тот пыхнул трубкой, его мозг напряженно работал. Оба варианта в принципе подходили, но он интуитивно чувствовал некую двойственность выбора и после некоторых размышлений решился:
– Ты, мой старый преданный друг, прав, но мы поступим чуток иначе! Ты нынче отплываешь в Кронштадт, возьми для конвоя взвод голштинцев, на всякий случай, если моряки вздумают пойти на столицу. У тебя будет всего два дня, чтоб привести мой флот к полному послушанию. Любых посланцев из Петербурга – вешать немедля, без жалости! На нок-рее флагмана! Все плавания до Петербурга прекратить! Высади десант в Выборге и перекрой границу, чтобы заговорщики не бежали. Любое судно из Петербурга задерживай под арест.
Петр остановился, сделал паузу, обдумал и начал уже отдавать конкретные директивы:
– Подготовь эскадру, распредели солдат и матросов десанта по кораблям. Составь диспозицию – какой корабль супротив каких зданий становится. Бить полным бортом, но только картечью. Ядра могут попортить здания, а это мой город! Тридцатого дня июня входите в Неву и атакуйте, высаживайте десант. Солдаты должны знать, какие роты и какие здания занимают – Сенат, Адмиралтейство, гвардейские казармы, Петропавловскую крепость и прочее.
«Почту и телеграф не забудьте, и залп «Авроры» не проспите», – злорадно усмехнувшись про себя, он медленно прошелся по кабинету, краем глаза подсматривая за Минихом.
Лицо фельдмаршала вытянулось, он с таким нескрываемым изумлением смотрел на него, будто увидел и услышал кого-то другого. Петр прекрасно понимал, кого именно – самого Петра Великого…
– И еще одно, мой фельдмаршал. Сенат, духовенство, гвардия присягают матушке Екатерине. Они изменники и воры! Истребить присягнувших, тех, кто будет драться супротив, без жалости всех до единого, чтоб духа не осталось! Остальных щадить, но брать под арест и вести розыск. Матросам и солдатам выплатить перед высадкой двойное жалованье, водкой хорошо попотчевать. Казной флотской смело распоряжайтесь, указы нужные я немедленно прикажу написать. – Петр пылал праведной злобой, он просто физически остро почувствовал, как на его шее с силой сжимаются потные лапища пьяных гвардейских офицеров, как они душат его. От этой мысли его основательно передернуло, и он закончил последними приказами: – Найдите верного офицера, пусть задолго перед высадкой войск на шлюпке подойдет и объявит ворам, будто флот идет присягать Екатерине, изменники-гвардейцы соберутся на набережной встречать, там их всех сразу и накройте картечью. Грабежей и насилий не допускать, ставить крепкие караулы, нарушивших приказ и мародеров офицерам расстреливать на месте, неукоснительно. Пьяную чернь, фабричных, если кабаки и дома начнут грабить, истреблять не мешкая, как бешеных собак!
– Ваше величество! Может, десант высадить на один день раньше, уже завтра, ведь мятежники могут упрочиться…
– Нет, фельдмаршал! Мы не успеем подготовиться. И еще одно. Если раньше начать, то тайные воры не успеют стать явными, потом затаятся! Нарыв надо вскрывать полностью, попозже, чтобы созрел, и выдавить с кровью, чтоб весь гной вышел. Я не желаю оставлять в столице измену на будущее, их надо всех, как стрельцов, поголовно, под корень, как князь-кесарь с ними сделал! Железной рукой князь Ромодановский поприжал их вольницу, пока дед мой, Петр Алексеевич, в отлучке от государства находился с Великим Посольством! Но они на своей паршивой шкуре узнают, как мятежи против меня, внука великого императора, устраивать! – Петр гневно взмахнул рукой и швырнул трубку на пол.
Фельдмаршал оторопело пожирал его глазами, и Рык внезапно осознал – так примерно чувствует себя человек, когда вместо копейки получает миллион.
«Миних побаивается меня, крепко зауважал, а это дорогого стоит. Будто узрел старик перед собой настоящего сильного императора», – удовлетворенно констатировал он, уже немного успокоившись.
– И еще одно, фельдмаршал. Я не хочу терять Кронштадт. Если же мятежники в нем утвердятся, то твердыню надежную иметь будут, и ничем их оттуда не изгонишь. А сами они, после неизбежного поражения, в заморские страны спокойно отплыть смогут и там сладко поживать. Но, если я сам лично в Кронштадт прибуду, то время упущу, и мятежники могут армию к неповиновению возбудить, а сие чревато.
Старый фельдмаршал чуть наклонил свою седую голову, соглашаясь с очередным предположением императора. Петра это немое одобрение сильно окрылило, значит, не совсем он конченый человек и предложил Миниху не глупость несусветную, а вполне умные, продуманные и не ожидаемые от него решения в возникшей ситуации.
– На тебя лишь надеюсь и уповаю. Что жалости предаваться не будешь, что крови пролить не убоишься, – от таких слов Петра Миних аж поперхнулся и закашлялся, с нескрываемым недоумением и обидой посмотрел на него, как бы говоря: «Ты, государь, не заговаривайся, меня недаром Живодером зовут».
Петр подошел к подставке, взял плотно набитую трубку, закурил и неожиданно несколько сменил тему:
– Дед мой, как ты знаешь, начал свое великое царствование с бегства в Троицкую лавру. И это воспоминание отравляло ему жизнь. И мне придется бежать от заговорщиков, ибо сила пока на их стороне. Но скажу тебе, как на духу, ибо верю, как самому себе – мятеж гвардии мы беспощадно подавим! Здесь, в Ораниенбауме, гарнизон крепкий оставлю, и пусть мятежники думают, что я в осаде засел. А войскам, под Нарвой расквартированным, приказ дам сюда прийти, с полками говорить буду, и на ворога их поведу…
