– Относительно небольшие. Турок и татар положили тысяч сорок, может и больше. Сейчас невозможно подсчитать! А у нас и тысячи убитых не наберется, до трех тысяч всего ранены. Половина всех убитых на Апшеронский полк приходится – вы сами знаете почему, государь.
– До каре добежали янычары, даже «барабанки» их не остановили! Худо, что много опытных солдат полегло. Почти тысяча солдат погибли, три ранены – две бригады потеряли. Две бригады! – Петр яростно буравил взглядом Румянцева. – А это недопустимые потери, генерал! Русская кровь не водица, чтоб впустую ею землю поливать!
Гневная вспышка императора всех потрясла, радость от невиданной победы моментально погасла, словно холодом всех обдало. Присутствующие с испугом смотрели на Петра, боясь сказать слово в оправдание.
– Отправьте нарочных – оповестите Миниха о победе. И Долгорукова. Пусть князь идет к фельдмаршалу со всеми войсками. Нужно штурмовать Перекоп и брать Крым. Немедленно, еще до августа! И с Очаковом пусть поторапливается, он как заноза в заднице!
Петр утомленно упал на подушки – вспышка его обессилила.
– Я немедленно отправлю гонцов… – произнес Румянцев и выжидающе посмотрел на Петра, может, император еще отдаст какой-либо приказ.
– Идите, генерал! И чтоб Халиль-паша был у меня в шатре через час, Петр Александрович!
– Есть, ваше императорское величество! – Румянцев четко козырнул, приложив ладонь к каске, повернулся и стремительно вышел. За пологом шатра тут же загремел его зычный и гневный голос – генерал принялся раздавать распоряжения.
– Что уставились? Нагого царя не видели? – грубовато спросил Петр у собравшихся. – Или дел у вас нет, господа?! Так найду! Идите!
Офицеров словно вымело на улицу, остались только лейб-медик и арап. Первый кинулся поправлять повязки, а второй раскурил папиросу, стараясь хоть так немного успокоить своего раненого господина.
– Спасибо, Нарцисс, – такие слова Петр редко говорил ему, считая, что нечего верного слугу баловать. Но сейчас сказал – арап весь засиял от радости, оскалился белозубой улыбкой. – Принесите поесть чего-нибудь… И попить…
– Есть чудное красное вино, государь. – Медик извлек откуда-то вместительную кружку и поднес ее к губам.
– Да не пои ты меня, сам справлюсь!
Петр забрал посудину, посмотрел на рубиновую влагу. Понюхал – пахло приятно, и приложился, глотая терпкую жидкость. Пошло хорошо, он все пил и пил, не мог оторваться, вино текло по подбородку, окрашивая в красный цвет наложенные повязки.
– Чудо, а не вино! – кое-как проговорил и, прикинув емкость, понял, что за раз выпил привычный, по тому, студенческому времени «огнетушитель», 0,8 литра в просторечии.
– Ни хрена себе, я таких подвигов в винопитии никогда не совершал! – только и пробормотал себе под нос Петр.
– Так это не вино для вас, а лекарство, государь! – лекарь склонился в почтительном поклоне.
– Понятно! Так, отставить жрать! Нарцисс. – Арап уже накрывал столик дымящимися кушаньями, но Петру захотелось немедленно выйти на солнышко, погреться. – Помогите встать, воздухом подышать хочу!
Он попытался встать, но силенок было маловато. Однако эскулап с арапом тут же его подхватили и бережно поставили на ноги. От одежды Петр отмахнулся и, как был, в бинтах и обрезанных подштанниках, гордо, отказавшись от помощи, качаясь на слабых ногах, пошел к пологу, который тут же отдернул Нарцисс.
– Ох, как хорошо здесь, мать моя женщина! – только и сказал, с облегчением усаживаясь на вынесенный Нарциссом стульчик. Огляделся – в наскоро разбитом русском лагере солдаты отдыхали и завтракали. Щедро лилось вино с водкой – таков обычай, ведь после боя служивым надо хорошо расслабиться. Отменять его Петр не стал, сам таким же был, только отцы-командиры о мелких солдатских радостях не думали. Оттого в Афгане чилимы в ходу были, ну, иной раз и «откатуха», изредка спирт. Хорошо, что с табаком нормально было, хотя и с перебоями.
Петр задумался, вспоминая прошлое, и не заметил, как кругом воцарилась полная тишина. Голоса смолкли, солдаты и казаки перестали есть, повскакивали и окружили плотным полукругом, очумело смотря на него, а потом дружно бухнулись на колени. Этот стук и вернул к действительности Петра.
– Вы чего, ребята? – только и пробормотал он, глядя на коленопреклоненных служивых, уловив их благоговейные взгляды, и понял, хрипло рассмеявшись, – слишком щедро окропил он «красненьким» свои повязки…
Коринф
– Михаил Илларионович! Турки идут!
Молоденький подпоручик лихо осадил лошадь и спрыгнул с седла перед чуть более старшим по возрасту майором Голенищевым-Кутузовым. Тот как раз завтракал привычными для здешних мест солеными оливками с куском ячменной лепешки.
– И сколько их? – Майор вытер губы платком не первой свежести и потянулся так, что захрустели косточки.
– Пехоты регулярной сотни три, ополченцев с тысячу, да сотня конных сипахов. Пушек в отряде нет.
– Всего-то?!
Удивления в голосе Кутузова не было, одно лишь мимолетное сожаление о прерванном завтраке. Что-что, а поесть он любил в отличие от своего бывшего полкового командира Александра Васильевича Суворова, который только обедал, но никогда не завтракал и не ужинал. Но обед обедом, а дело воинское знал замечательно, командовать ротой в его Астраханском полку стало для Михаила самой лучшей школой в жизни, вот только длилась она недолго, его выдернули из полка приказом императора.
Свою встречу с государем Петром Федоровичем Кутузов помнил до мельчайших деталей, ибо она послужила толчком для стремительно начавшейся карьеры. Год службы в лейб-егерях с тяжким обучением молодой офицер выдержал буквально на зубах. Если бы не привычка к длительным и трудным маршам в Астраханском полку, то, ей-ей, опозорился бы перед царем батюшкой. Все сложилось просто замечательно – его, как и многих других офицеров, прошедших обучение, распределили по формируемым егерским батальонам, получившим на вооружение невиданные по своей скорострельности фузеи.
Потом была еще одна встреча с императором и новое возвышение – Кутузов был поставлен командиром второго батальона греческих стрелков, получив чин майора. Назначение его удивило, и он почел два года назад это чудачеством императора, надумавшего формировать части из эллинов. Не прошло года, как Михаил уже так не думал, пораженный невероятной прозорливостью Петра Федоровича.
И перед уходом эскадры в Архипелаг состоялась третья встреча с императором, который без обиняков прямо сказал, что надеется на него, как на знающего офицера, который приложит все силы для создания греческого войска. Но самым удивительным было окончание их беседы: император со странной ухмылкой добавил совсем непонятное: «Вас, майор, от Крыма подальше держать нужно, глаз целее будет».
При чем здесь глаз, Михаил до сих пор понять не мог, хотя думал над этим все долгое плавание. Однако в январе стало уже не до того – русский флот подошел к берегам Мореи и высадил десант – три греческих батальона и восемь рот русской морской пехоты и егерей с полевой и осадной артиллерией.
