— Все... — ворчала Люся, поглядывая счастливыми глазами на деда, — возвернулся сокол с поля! Теперь пойдет дым коромыслом! Счас гостей наведет на мою голову!
— Так я назад в море уйду, когда ты не рада! — прищурился из-под чуба дед.
— Как жа уйдешь! А мне тута кулюкать одной! «Хорошо ли табе, рыба, без воды?»
— «А мне, бабочке, без милого дружка!» — подпел Ромка.
— Ты подумай! — ахнул дед. — Ты что же, и эту песню играешь?
— Ишо и приплясываю!
— А ну! Иде моя скрипка, уж рассохлась, небось... Кум, бери гитару... Ромка, тащи бубен... Коля, доставай гармонь! Счас врежем, врагам на страх!
— Во-во-во... — закричала Люся, — тольки нам бубна не хватало! Ешьте! Апосля будете в бубны колотить — дурью маяться!
Но через четверть часа Ромка, специально обувшись — «для стука», топотал каблуками «в три ноги» и самозабвенно колотил в бубен. Дед Коля, прижав скрипку к груди, выкрикивал-выпевал: «Ай, што у нас ранешенькя на дворе, щебятала ласточка на заре!» Коля-младший разводил на колене розовые меха саратовской гармоники с бубенцами, мне пришлось сменить гитару на балалайку... Женщины не удержались и тоже прошлись, притопывая, по половицам. Благо квартира на первом этаже... Ну, и мы, конечно, не прекращая игры и пения, прошлись маленько для памяти, ради праздника воскресного, чтоб на пузе сало не завязывалось!
Когда дед Коля, или Коля-старший, как звали его в отличие от Ромкиного отца Коли-младшего, приходил из плавания, праздники длились непрерывно! Потому и тосковал без него Ромка, и вздыхал:
— Иде-то наш Коля по морям таскается? Нам с тобой без него, крестненькай, и песни играть скушно. И Люся вон скучаить!.. И сплясать ей не с кем!
— Вот уж верно! — смеялась Люся, гремя посудой. — Вот ужо приплывет наш Магеллан, вот уж тады напляшется с ним твоя Люся... С плясуном-то с нашим. И года его не берут! Ведь уж седьмой десяток! А все угомону на него нет... Все бы он плясал! Танцор диско!
Время от времени от деда приходили радиограммы «Посмотрите в кладовке», «Посмотрите на шкафу» и даже «Все в бачке в туалете»... Там всегда лежали припрятанные дедом подарки: коробки конфет, духи и какие-нибудь женские причиндалы для Люси и дочки, бутылки коньяка и ликеров для зятя... Люся в моменты таких находок никого не ругала, а напевала себе под нос, чему-то улыбалась и вздыхала. А то принималась тормошить и целовать Ромку, а он визжал и вырывался.
Люся деда бешено ревновала. И как выяснилось, не зря!
Звонок телефона меня прямо-таки подбросил на кровати.
— Борюшка! — кричала в трубке Люся. — Хватай такси! Дед наш не то помирает! Перекосило всего! Кричит, тебя требует! Врачей к себе не допускает! Давай, родненький, скореича!
Через полчаса я ввалился в их квартиру.
— Люся, уйди! — стонал дед, лежа в кровати и засунув голову под подушку. — Уйди! Не желаю, чтоб ты меня в таком несчастном виде... Это дело мужское.
— Да господи ты, боже мой! — Люся выскочила из спальни.
Дед Коля высунулся из-под подушки:
— Поглянь! У двери не стоить?
— Да нет! Что с тобой?
— Ой, худо мне! — заорал дед так, чтобы жена на кухне слышала, и зашептал мне: — Спасай, кум, вчера у бабы загулял — челюсть по пьянке в стакане в ванной забыл! Вот табе адрес — выручай, брат!
Так мне открылся один из многочисленных секретов деда Коли и самый главный секрет его белозубой, как выяснилось пластмассовой, улыбки.
— Ну, что с ним? — кинулась ко мне Люся.
— Да ничего! Ерунда! Судорога лицевых мышц. Сейчас за заморозкой слетаю, авось поможет.
-— Да ты нешто доктор! «Скорую» надоть!
— Да ты что! Они его мигом на стол операционный и всю рожу расковыряют ножами-то... Случай редкий. А я уж знаю, как тут помогать!
— Да где ж ты видал?
— Где-где! В Урюпинске! Там такое дело — сильно распространенное!
— Борюшка, голубчик, спасай. Жалко ведь де-да-то. Он ведь у меня один... Да ишо и ведь не старый, в силах!
— То-то я и чувствую, что в силах!
Роскошная женщина неопределенного возраста,
в халате, провела меня в ванную и оттопыренным мизинцем брезгливо показала на стакан с розовеющим протезом.
— Я даже испугалась! — сказала она, округляя глаза и передергивая плечиками. — Утром вхожу, и такой ужас...
Мне все казалось, что эту женщину я где-то видел прежде! Я еще залетел по дороге в аптеку и купил баллон с «заморозкой».
— Ну! Че ж ты так долго-то! — кинулась ко мне Люся.
-— Пока нашел! Дефицит!
— На! Кобелячья твоя порода!
— Вот! — сказал дед Коля, вставая с постели и клацая зубами. — Другое дело! Вот и мелкая снасть, а без нее никак! Ох, за нее с меня в Англии семь шкур сняли! Как за «мерседес»! Ей-бо! Давай это... Заморозкой-то побрызгай на рожу чуток...
— Тебе, козлу старому, не на рожу брызгать надо, а в другое место...
— А я не против... Все жду, когда оно кончится! А оно с годами все злее! Так бы жил спокойно — внуком занимался...
— Ну, и чего не живешь! Люсе-то цены нет!
— А я что, не знаю! Святая женщина. Каждый день за нее Бога благодарю.
— Ну, и чего?
— А ты жил со святой-то? Ты мою Настеньку-то знал? А она мне по сю пору снится! Все боюсь Люсю во сне Настенькой позвать!
— Ты не пой! А это-то, торт-то энтот кремовый...
— Это Мерлин Монро, что ли?
— Вона где я ее видел... Похожа.
— Мерлин — женщина серьезная. Кого хочешь в грех введет! С Люсей, конечно, не сравнить... В Люсе душа моя!
— Ну, так что ж ты рискуешь...
— Кум, — сказал, неожиданно глянув на меня с какой-то собачьей тоской, дед Коля, — Люся старше моей Катерины на восемь месяцев...
— Ну, и что?
— Вот я третий десяток лет в куклы играю! И ты меня не суди!
— Да ладно, я и не сужу, удивляюсь только...
— Проживи с мое, апосля удивляйся... Ну что, Люся! — сказал он, выходя на кухню. — Накрывай на стол! Гони за пивом! Спас меня кум-ат! Как заново родился. Лицом маленько еще не владею, но отойдет...
— Господи! — сказала Люся, вытирая глаза уголком фартука. — А я уж так перепугалась... Как это лекарство-то называется, хоть бы знать. А то не ровен час...
— Антикойтус! — сказал дед Коля, отправляясь в ванную бриться. — Противосклеротическое средство. Сильно от забывчивости помогает.
— Знаш ли, крестнай, — под великим секретом сказал мне недели две спустя Ромка, — а у дедунюшки Колечки — зубы вынаются! Мне Люся сказала! Чтобы я опасно ходил, а то он другой раз их позабудет где, и свободно можно ногами наступить! Тогда никакое лекарство не поможет.
