Глава 4
– Пока я буду в Праге, ты освободишь квартиру, – словно
между прочим сказала Амалия, поправляя двумя руками прическу перед зеркалом.
На ней было алое платье с широкой юбкой, похожей на колокол,
и яростно цокающие туфли на шпильках. Наверное, из-за того, что жена была так
красива, сцена напомнила Астраханцеву эпизод из какого-нибудь кино про развод.
Он стоял в коридоре в старых тренировочных штанах и
растянутой футболке, небритый и совершенно спокойный. Если это и кино, он-то уж
точно не комедийный персонаж. Комично выглядела именно Амалия со своими
попытками сделать из проблемы пустячок.
– Интересно, как ты себе это представляешь? – спросил
он.
– Соберешь чемодан и поедешь в свою «двушку». Ты там весной
обои поклеил, потолок побелил. Вот и пригодилось! Вещей у тебя немного, так
что, полагаю, к завтрашнему дню управишься.
– По-моему, ты забыла, что поселила в моей «двушке» свою
племянницу, – напомнил Астраханцев, прикинув, что собраться ему
действительно ничего не стоит. Вот только книги...
– Ах, да. – Амалия нахмурилась, перестав на секунду
копаться в сумочке. – Фу, как некстати. Зачем я это сделала? –
спросила она сама у себя.
– Из жадности, – подсказал Астраханцев. – Ты
берешь с бедной девушки арендную плату.
– Ничего, не развалится, – жестко ответила его
красавица-жена. – Приехала работать, пусть работает. Нет, Дмитрий,
совершенно невозможно, чтобы ты оставался тут. Как порядочный человек ты просто
обязан освободить жилплощадь.
Астраханцев усмехнулся, наблюдая за тем, как она пытается
всунуть в карман чемодана еще какую-то блестящую штуковину. Чемодан был набит,
и штуковина влезать в карман не желала.
– И куда ты предлагаешь мне деться? Просто вылететь в окно,
как Карлсону? Жить на крыше?
– Ты сделал все для того, чтобы наше совместное
существование стало невыносимым!
– Серьезно? – саркастически заметил Астраханцев. –
Кажется, ты забыла, что это я застукал тебя в постели с учителем физкультуры.
– Он инструктор по фитнесу, – злобно ответила Амалия,
не терпевшая никаких насмешек над собой. – И то, что ты нас застукал,
ничего не значит.
– Еще как значит. В противном случае ты бы еще много лет
морочила мне голову, изображая верную и преданную жену, а я бы тебя холил и
лелеял.
– Ты?! – нахально засмеялась она. – Ты не умеешь
холить и лелеять женщин. Тебя испортили твои студентки, многочисленные и
доступные. Шастающие в наше семейное гнездышко!
– Господи, какая же ты несправедливая, – не удержался
Астраханцев. – Это была одна-единственная студентка, ей требовался
досрочный зачет. Кстати, ты напугала ее до смерти.
– Так ей и надо, – ответила Амалия. – У тебя
вообще дурной вкус, если говорить о женщинах.
– Это ты себя имеешь в виду?
– Я была твоим лотерейным билетом!
– Я тоже так думал. Только билет оказался пустым, без
выигрыша.
Амалия развернулась на каблуках, подошла к мужу на опасно
близкое расстояние, обдав его запахом ландыша и жасмина. Он точно знал, что это
за духи, потому что сам подарил их ей на Новый год. Он почувствовал не только
знакомый аромат, но и тепло тела, которое раньше казалось ему таким родным,
особенно в темные бесприютные ночи, когда он на ощупь пробирался из
выстуженного кабинета в спальню и нырял под одеяло, прижимаясь к сонной жене и
греясь около ее сладкой неги. Сейчас он неожиданно подумал, что только к ней
спящей испытывал настоящую нежность.
– Ты ведь меня больше не любишь, – с затаенной обидой в
голосе сказала Амалия, подняв глаза, тщательно обведенные темным карандашом.
Астраханцев против воли оценил ее умелый макияж.
Единственным действительно ярким пятном были губы, покрытые шелковой помадой.
Ухаживать за собой его жене нравилось. Внешняя сторона жизни вообще имела для
нее огромное значение.
– Да, больше не люблю, – согласился он, стараясь, чтобы
это прозвучало не слишком обидно. Обиженная Амалия способна испортить
настроение на неделю вперед. Впрочем, как можно не обидеть женщину, заявив о
том, что ты к ней равнодушен?
– Я хочу знать – почему, – сказала она приказным тоном.
Потом вспомнила, что с мужем такие штучки не проходят, и поспешно добавила: – Я
должна знать правду, Дмитрий. Чтобы больше не совершать ошибок. Так почему?
«Потому что ты злая, Амалия», – хотелось ответить ему.
Это была та самая ужасная правда, в которую его жена наверняка не поверила бы.
Она? Злая?! Какая чушь. Она ведь так чувствительна, сентиментальна, уступчива,
иной раз даже щедра! Она умеет проявить нежность, сострадание и в нужный момент
готова пойти на жертвы.
Однако Астраханцев нутром чуял, что это не более чем
искусная маскировка, вроде умения накладывать тени и румяна, которому Амалия
училась у какого-то именитого визажиста. Скрыть свое истинное лицо от человека,
с которым десять лет прожил бок о бок, просто невозможно. Эгоизм Амалии был
стержнем, на котором держался построенный ею мир. Позвоночником ее духовного
тела. Это был не здоровый эгоизм, сладостный, как детство, а злой и жестокий,
словно зверь, откормленный и выдрессированный для того, чтобы защищать хозяйку.
Астраханцев неожиданно подумал, что все женщины, с которыми
ему доводилось сходиться близко, оказались той же породы. Наверное, это рок.
Однажды, еще до женитьбы, подчинившись порыву, он выбрал в подруги одинокую
некрасивую барышню. Почему-то ему казалось, что у некрасивых и одиноких богатый
внутренний мир, а душа глубокая и чистая. Сказать, что он был разочарован,
значит, не сказать ничего. Больше всего барышня походила на подколодную змею,
злопамятную и завистливую. За всю взрослую жизнь Астраханцев повстречал лишь
одну милую тихую даму, которая на поверку оказалась скрытой алкоголичкой и
обитала в полупустой квартире, заросшей бархатной пылью. Амалию он поначалу не
раскусил. А когда раскусил, они уже жили вместе и наверняка растили бы детей,
если бы не ее страстное желание баловать себя и только себя, пока не упорхнула
молодость.
С тех пор как Астраханцев понял, что Амалия никогда не
станет его настоящей второй половиной, жизнь сделалась грустной и безысходной.
Душевное одиночество сжигало его. Оно было неотвратимым, как солнце,
разбойничающее в пустыне. Многие его приятели уходили от жен к другим женщинам
и через пару лет чувствовали себя столь же несчастными, как и прежде. Новая
страсть ненадолго озаряла их существование, словно факел, который рано или
поздно гаснет, оставляя путника без ориентиров.
– Мы совершенно разные, – сказал он вслух, решив
ограничиться общими словами. – Ты не понимаешь меня, а я не понимаю тебя.
Мне не близко все то, что тебе нравится.
– Тебе не близко то, что нравится всем нормальным
людям, – отрезала Амалия, махнув рукой и снова переместившись к зеркалу.
Минута душевного общения, на которое она оказалась способна, утомила ее. –
Надо подумать, как выйти из положения. Я о твоем переезде, – добавила
она. – Придется тебе позвонить моей племяннице и сказать, чтобы она
выметалась.
