Ему ответила Мэгг Морриган:
– Она отошла на минуту. Сказала, что нагонит.
– Что-то долго нагоняет, – проворчал Зимородок. – Давайте-ка остановимся да подождем ее.
Прошло еще некоторое время. Марион не появлялась.
– Не нравится мне все это, – сказал Зимородок. – Вы оставайтесь здесь, а я вернусь. Может, встречу ее.
– Да, это не помешало бы, – высказалась Гиацинта. – Марион девица бестолковая, могла и заблудиться.
Зимородок сбросил поклажу и быстрым шагом направился обратно к кострищу. Несколько раз он окликал Марион, но безуспешно. Вся эта история все больше и больше тревожила его.
Людвиг разволновался не меньше. Вися на поясе у Зимородка, он пыхтел, что-то ворчал, ерзал, пытаясь лучше разглядеть окрестности.
– Все плохо, – бормотал Людвиг, – все очень плохо…
– Что ты говоришь? – переспросил Зимородок.
– Запах, говорю, какой-то странный.
Зимородок потянул носом:
– Запах? А чем, по-твоему, пахнет?
– Мертвечиной. Вот чем.
Зимородок никакого запаха не улавливал. Да и птиц-падальщиков поблизости не наблюдалось. Но что-то нехорошее здесь явно произошло.
Зимородок пошел медленнее, внимательно разглядывая землю вокруг кострища. То и дело он наклонялся, всматривался во что-то и негромко насвистывал. Людвиг беспокойно дергался у него на поясе.
– Что ты там насвистываешь? – приставал тряпичный сенешаль. – Ты можешь мне сказать, что ты там насвистываешь? Где ее высочество? Ты можешь мне сказать?
Зимородок, не обращая на него внимания, продолжал свой обход. Наконец он остановился.
– Какой ты все-таки нетерпеливый надоеда, – упрекнул он сенешаля. – Вот, посмотри. Здесь должно быть девять пар следов. Во-первых, мои, вот они. Это след мягкого сапога. Такие же следы, только поменьше, – у Марион. Вот босые ноги. Нога с растопыренными пальцами, уверенная – это Мэгг Морриган. Рядом след крупнее, его оставил босой мужчина.
– Брат Дубрава, – сказал Людвиг.
– Именно. А эта узкая ножка с поджатыми пальцами…
Людвиг смотрел на след Гиацинты, втайне радуясь тому, что на его тряпичной мордочке не отражается никаких чувств. Будь он человеком, он поцеловал бы этот след…
Зимородок, разумеется, ничего не заметил.
– Дальше. Вот эта ножища в сапоге с характерными трещинами на подошве… Э, Людвиг, ты меня слушаешь?
– Разумеется. Это след пана Борживоя. Я очень внимательно слушаю.
– Рад за тебя. Эти нелепые косолапые отпечатки – Гловач. Добротная городская обувь – Кандела. Дешевые ботинки, подбитые гвоздями, – философ…
– Замечательно! Но где Марион?
Зимородок замер, не отвечая. Затем он наклонился так стремительно, словно хотел клюнуть кого-то в траве.
– Стой-ка… а это что такое?
– Где? – пискнул полузадушенный Людвиг.
Зимородок выдернул сенешаля из-за пояса и бросил в траву:
– Смотри сам. Это какой-то чужой след. Видишь? Огромные растоптанные ботинки. Ни у кого из нас таких нет. Здесь был кто-то еще.
Семеня на культяпках, Людвиг обежал чужой след, зачем-то дважды понюхал его, после чего чихнул и уселся, тряся головой.
– Мне тоже он не нравится, – сказал Зимородок.
Он взял Людвига на руки и двинулся по незнакомым отпечаткам. Они все время шли рядом со следом Марион, иногда перекрывая его.
Спустя короткое время преследователи оказались на холме. Вот тут-то Зимородок остановился и завертелся на месте, как охотничья собака. Увиденное заставило его побледнеть: здесь Марион долго стояла на месте, а рядом с ней топтались чужие башмаки… затем с холма спустились только башмаки. След Марион исчез.
– И куда же она подевалась? – спросил Людвиг, когда Зимородок поделился с ним своими наблюдениями. – Не могла же она улететь?
– Зато Стоптанный Башмак стал гораздо тяжелее, – заметил Зимородок. – Теперь он глубже впечатывается в землю.
– Ты хочешь сказать, что этот неведомый в башмаках съел нашу Марион? – ужаснулся Людвиг.
– Вряд ли, – успокоил его Зимородок. – Кто бы он ни был, наверняка оставил бы платье… кости бы целиком не сгрыз… Да и голову ни один хищник не съедает без остатка.
– Утешил, – буркнул Людвиг.
– Я уверен, что ее похитили, – сказал Зимородок.
Людвиг впал в лихорадочное состояние:
– Каков план действий?
– Сначала выследим, куда он ее уволок. Потом я оставлю тебя наблюдать и пойду за подмогой.
– Ну так иди, выслеживай! Что ты тут прохлаждаешься?
Зимородок пустился едва не бегом. След был хорошо виден, и Зимородок шел по нему так уверенно, словно кто-то нарочно проложил для него дорогу.
Лес вокруг становился все гуще, кроны деревьев смыкались в вышине – внизу было почти темно.
Вдруг впереди появился просвет. Зимородок пошел медленнее, стараясь не шуметь, а затем и вовсе остановился.
– Странно… – заговорил Людвиг.
– Говори тише. Что странно?
– Муравьи. Можно подумать, где-то поблизости открыли муравьиный сейм. Кстати, ты стоишь у них на пути.
Зимородок глянул вниз и поспешно отошел в сторону. Людвиг был прав. К прогалине вело множество муравьиных троп. Красные и черные муравьи перли вперед неудержимым потоком.
– Куда же это их несет? – пробормотал Зимородок.
– Боюсь, туда же, куда и нас, – мрачно ответствовал Людвиг.
Они прошли еще несколько шагов и опять остановились.
На краю поляны находился колодезный сруб. Это был старый, покрытый плотным темно-зеленым мхом сруб в виде домика с островерхой крышей и длинным медным воротом. Земля возле колодца была мокрой – несомненно, им недавно пользовались. Уже знакомые следы стоптанных башмаков не оставляли сомнений в том, кто именно брал из колодца воду.
Но куда больше настораживала большая серая сова, сидевшая на крыше и, противу всяких совиных обычаев, не спавшая днем. Ее круглые желтые глаза наблюдали за пришельцами. Когда Зимородок шагнул поближе, сова неожиданно надула перья, переступила с ноги на ногу, повернула голову назад и зловеще ухнула несколько раз.
Зимородок плюнул:
– В поганое место мы угодили! Ты что, не мог предупредить заранее, что здесь такое водится?
– Откуда мне было знать? Раньше здесь такого не водилось, – огрызнулся Людвиг.
Зимородок осторожно обошел колодец и почти сразу увидел второй. Он был таким же старым, и им тоже недавно пользовались. На крыше этого второго колодца также находилась сова, но, в отличие от первой, эта была совершенно дохлой. К ее иссохшему тельцу еще крепились изрядно поредевшие тусклые перья, а костлявые ноги мертво вцепились в древесину сруба. Однако и эта дохлая сова не теряла бдительности. Она издала хриплый звук, больше напоминавший карканье. Головой она, правда, не вертела, видимо, боясь ее уронить.
