Теперь у Монфора оставалось так мало людей, что все они могли разместиться за стенами замка. Лагерь франков опустел.
Наутро, погребенный недовольством легата, Амори хмуро объявил о том, что снимает осаду.
Он не увозил с собой из Тулузы почти ничего. Ни добычи, ни славы. Только ларец с прахом Симона.
Уходя, Амори зажег Нарбоннский замок.
* * *
Он уходил на восток, в Каркассон. Замок пылал за его спиной огромным факелом. Дым застилал прекрасный город Тулузу, так что если бы Амори обернулся, он не смог бы даже увидеть ее.
Но он не оборачивался.
* * *
Кости Симона погребли в каркассонском соборе Сен-Назар, после пышной церемонии, среди пурпура и золота, под торжественный звон колоколов и многоголосое пение.
Кардинал Бертран, словно позабыв все распри и разногласия, бывшие между ним и Симоном, объявил покойного графа святым мучеником за веру, а гибель его сопоставил с кончиной первомученика Стефана, побитого от гонителей камнями.
У Фалькона все не шел из головы тот разговор с Симоном, на могиле Гюи.
Симон – Петр – камень…
Мужество оставило Алису, она рыдала и билась на руках своих детей.
Эпилог
ноябрь 1218 года
Поздней осенью, когда франки отступали по всему Лангедоку и скорая победа над ними была очевидна, Рожьер выбрался в Пиренеи, к сестре.
Петронилла жила в Лурдском замке (где уж и вспоминать забыли о Ниньо Санчесе). Здесь было безопасней – склоны круче, стены выше и крепче.
О, оттуда, из-за стен, приходят к Петронилле все страхи и беды. Туда уходят от нее мужчины – враждовать, умирать.
Петронилла угостила брата молодым вином и мясом барашка. Показала ему псарню и конюшню, которыми гордилась. С таинственным видом, держа за руку, сводила в винный погреб. Добавила со смехом, что показала бы и прядильню, да боится, как бы рыцарь не соскучился.
И чем больше смотрел и слушал Рожьер, тем больше дивился он. Сестра жила в своем Лурде, словно в заколдованном замке. Бурное течение времени обходило ее стороной.
Все та же старая прялка у очага. Все та же чаша для умывания, глиняная, со щербинкой – надо же, до сих пор не разбила! И все тот же уродливый псарь поклонился Рожьеру, когда тот заглянул посмотреть щенков.
– Ну, – молвил, наконец, Рожьер, – маленькая моя Петронилла, все ли сокровища вы мне показали?
Она слегка покраснела и не ответила. Рожьер протянул руку, взял ее за остренький подбородок.
– Слыхал я, сестра, что нынешним годом вы были в тягости?
– Это правда, – отвечала она смущенно. – Господь послал мне, наконец, такую радость.
– Так вы родили своему Монфору дитя, как хотели?
– Дочку. Я показала бы вам, но она сейчас спит.
– Вы окрестили ее?
– Да.
– Не дождавшись ни отца, ни меня?
– Брат, – сказала Петронилла, – я боялась оставлять ее некрещеной так долго.
– Какое хоть имя вы ей дали?
Глядя Рожьеру в глаза, Петронилла ответила тихо:
– Алиса…
Рожьер прикрыл веки, прикусил губу.
Петронилла потянула его за рукав, виноватым голосом окликнула:
– Брат… Мессен…
Коротко размахнувшись, Рожьер точным ударом бьет в висок свою сестру, графиню Бигоррскую.
Без стона она валится на пол у его ног.
Рожьер поворачивается и выходит вон.
Он седлает коня, отталкивая взволнованную прислугу. Он выезжает за ворота. Горы расступаются перед ним и вновь смыкаются за его спиной.
У Петрониллы в ее заколдованном замке больше не будет брата.
* * *
Петронилла приходит в себя ночью. Ей холодно, ее трясет в ознобе. С ней случилось непоправимое горе, но она пока не может вспомнить – какое.
Луна ярко горит в черном небе, заливая задний двор.
Петронилла лежит на колючей подстилке из соломы. А рядом сидит безносый псарь и рассеянно водит рукой то по волосам своей графини, то по лохматому брюху проказливого молодого кобеля, от удовольствия пустившего слюни.
1996 – 2002
