С этими словами он сбросил с плеч простыню, вылез из кресла и величественно удалился.
— Ну вот, теперь могу твоей девочкой заняться! Я хотела возразить, что я вовсе не «его девочка», но Лизавета уже усадила меня в кресло.
— Ну, что ты из нее хочешь сделать?
— Надо, чтобы ее никто не узнал. И меня вообще-то тоже... — неуверенно промолвил Андрей.
Что мне понравилось — так это то, что Лизавета не стала всплескивать руками, таращить глаза и громко вопрошать, что же такое с нами случилось. Она подошла к проблеме по-деловому.
— Надо, так сделаем, — сказала она решительно, — ты ступай к Славику, он тобой займется, а над девушкой я поколдую.
Лизавета, придирчиво осмотрев меня в зеркале, сказала:
— Тут недостаточно сделать из тебя блондинку и изменить разрез глаз! Ты слишком заметная... Вот разве что поменять возраст...
Я хотела спросить ее, как это можно поменять возраст, но не смогла открыть рта, потому что Лизавета чем-то его заклеила.
Надо признаться, что работала она на редкость приятно. Ее теплые, мягкие руки летали, едва ощутимо касаясь моего лица. Она вооружилась многочисленными кисточками, щеточками, тампонами и занялась мной вплотную.
— Ты не волнуйся, — говорила она между делом, — выполню тебя как полагается. В лучшем виде сдам Андрюше. Родная мама не узнает!
— У меня мамы нету, — неизвестно зачем брякнула я, так как в это время Лизавета расклеила мне рот.
— Да что ты? — непритворно огорчилась она. — Да как же это? Давно?
— Давно, — вздохнула я, — с самого рождения...
— Ну, девонька, досталось тебе, — сказала Лизавета, — но что уж тут поделаешь, зато в другом повезет...
— Пока не очень-то везет...
Я сама себя не понимала — с чего это мне вздумалось откровенничать с совершенно незнакомой женщиной? Но Лизавета смотрела так добродушно, и так умело и ласково прикасались к моему лицу ее руки...
— Эй! — завопила я, поглядев в зеркало. — Что это вы делаете?
Из зеркала на меня смотрело форменное чучело. Вроде бы гримерша не сделала ничего особенного — никаких нарочитых морщин, никаких синяков и мешков под глазами...
— Да на меня же смотреть невозможно! — возмутилась я.
— А ты не смотри, — ответила Лизавета и развернула стул так, чтобы мне ничего не было видно в зеркале, — вот закончу работу — тогда пожалуйста...
Я малость устыдилась — в конце концов, я сама пришла в гримерку и просила изменить внешность. А сейчас переживаю, что красоту мою спрятали... А если честно, то красота не принесла мне в жизни ничего хорошего. Правильно говорила тетя Галя — не родись красив, а родись счастлив...
— Ты что это пригорюнилась? — тут же уловила Лизавета мое настроение. — Не навсегда же я тебя состарю...
Чтобы отвлечься, я стала рассматривать фотографии. Все свободные места на стенах в гримерке были увешаны фотографиями. Снимки были любительские, некоторые вообще старые, черно-белые. Изображены на них были разные люди в театральных и обычных костюмах, в гриме и без. Люди смеялись, разговаривали, что-то делали, но никто из них специально не позировал.
Вот какая-то девица в купальнике и босиком стоит посреди Невского проспекта, и, только приглядевшись, можно заметить, что дома и магазины сзади нарисованы. Вот старик с седой бородой сорвал с себя парик и бросил его в воздух, как шляпу. А вот... я не поверила своим глазам.
На фотографии была компания на природе. То есть видно было, что люди не просто выехали на шашлычки, а занимались делом, и теперь просто отдыхают. Под елью присели двое — оператор с камерой и молодая женщина в джинсах и длинном желтом свитере. Рядом стоял парень в бейсболке и наливал из термоса кофе или чай. И вся троица смотрела на четвертого человека, очевидно, он что-то им говорил. Он стоял чуть в стороне, но получился отлично. Короткие темные с проседью волосы, яркие глаза, лет сорока на вид... Несмотря на то что здесь на снимке он выглядел совсем не так, как в жизни, я узнала его сразу. Я видела его, избитого и окровавленного, в ангаре, где мы недавно были с Андреем. Я видела его смерть.
— Что с тобой? — Лизавета почувствовала мое состояние. — Что ты дергаешься?
— Кто это? — Я не могла оторвать взгляд от снимка, и она тотчас все поняла.
— Вот этот, справа? Это Леня Погорельский, журналист, — в голосе Лизаветы прозвучала сильная боль. — Ты его, наверное, по телевизору видела, еще раньше... Все они тут у меня висят, все в моих руках побывали, я ведь здесь уже больше тридцати лет работаю.
Она вдруг отошла в сторонку и часто-часто заморгала, стараясь удержать набежавшие слезы.
— Ты извини, — сказала она сдавленным голосом, — как вспомню про Леню, так плакать начинаю. Пропал ведь он, два месяца назад пропал под Урус-Мартаном. Полетели они туда что-то снимать, да машину их отбили от колонны.
— И что? — спросила я, хотя прекрасно знала — ЧТО. Ведь именно сегодня я видела, ЧЕМ все закончилось.
— Да что... — голос у Лизаветы стал тверже, — шофера убили, оператора чуть живого нашли у дороги, так с тех пор в госпитале и лежит. А Леня пропал, как в воду канул. Ясное дело — в плен взяли. Искали его, обращались к этим извергам — ни слуху ни духу. Думали, выкуп потребуют, Антон Иванович хлопотал... Ничего. Держат, наверное, где-то в горах, если не убили. Если бы ты знала, какой парень был...
Теперь я вспомнила это имя — Леонид Погорельский. И верно, месяца два назад что-то такое говорили в новостях, что он пропал. И фотографию показывали, и его передачи. Свекровь вечно смотрит новости, а еще выписывает в своей библиотеке кучу газет и делает тематические подборки. Меня она прорабатывала еще и за то, что я совершенно не интересуюсь политикой. Но про Погорельского даже я слышала. Как же я сразу-то этого мужчину не узнала? Это для Лизаветы он парень, она его много лет знала...
— Веришь ли, как мимо церкви иду, всегда свечку ставлю за здравие, — говорила Лизавета, — авось поможет ему...
— Не надо за здравие... — пробормотала я едва слышно и тут же опомнилась и прикусила язык.
Но слово — не воробей.
— Ты что-то знаешь? — вскинулась Лизавета.
— Нет, ничего...
— Эй, девушка, не шути так! — вскричала она. — Я ведь с лицом работаю. Даже если ты соврешь, лицо-то всегда правду скажет.
Я вдруг сильно испугалась и закричала:
— Да что вы ко мне пристали! Не знаю я ничего! Отпустите меня!
— И куда же ты в таком виде пойдешь? — резонно возразила Лизавета. — Все равно ко мне вернешься... Ты только скажи, живой он или мертвый, чтобы уж надежды не было.
И что бы сделал на моем месте нормальный человек? Он от всего бы отпирался, стоял насмерть. Не знаю, мол, ничего и не ведаю. Впрочем, нормальный человек никогда не оказался бы на моем месте. Только я, полная идиотка без царя в голове, как говорила тетя Галя, могла вляпаться в такую историю. И вместо того чтобы послать Лизавету подальше, я ей все рассказала. Как полезли мы с Андреем в ангар, и всю ужасную сцену с испытанием оружия и убийством.
