– А тогда какая? Ничего другого я не знаю.
– Это не довод. Тебе хорошо в Санта-Эухении?
– Иногда. А иногда нет. Порой я нахожу всех тамошних
дам нудными. А маме они по сердцу. Она даже берет их с собой в путешествия.
Разъезжают целым табором, едут себе в Рио, и в Буэнос-Айрес, и в Уругвай, и в
Нью-Йорк; отправится мама в Париж, так и то в их сопровождении. Они постоянно
напоминают мне девочек в пансионе, такие… они… – взгляд ее огромных глаз
был извиняющимся, – такие они глупые. Правда ведь?
Отвечая на ее взгляд, он согласно кивнул:
– Пожалуй, отчасти так, Рафаэлла…
При этих его словах она замедлила шаги, остановилась и
обратила свое лицо к нему, искренняя, совершенно не отдающая себе отчета в
собственной красоте; ее стройная изящная фигура склонилась к нему, глаза
смотрели в глаза столь доверчиво, что он побоялся сказать больше.
– Да?
Тут выдержка оставила его. Сил не было терпеть. Пришлось…
– Рафаэлла, дорогая, я люблю тебя…
Такие слова столько раз раздавались шепотом в тихом воздухе
Парижа… Четко обрисованное, выразительное лицо Джона Генри приблизилось перед
тем мгновением, когда он поцеловал ее.
Губы его были ласковы и нежны. Язык ощупывал ее рот, словно
от бесконечного голода по ней, но и ее губы тесно прильнули, руки обхватили его
шею, она прижалась к нему всем телом, так что вскоре он со всей
предупредительностью отстранился, не желая дать ей понять, какое нестерпимое
желание он испытывает.
– Рафаэлла… Как долго я желал поцеловать тебя.
Он поцеловал ее снова, и она улыбнулась от удовольствия,
которого он прежде никогда не читал на ее лице.
– А я тебя.
Тут она опустила голову, как школьница.
– Влюбилась с первой встречи.
И смело улыбнулась ему.
– Ты такой красивый.
Теперь она его поцеловала. Взяла за руку, чтобы, казалось,
повести дальше вдоль Сены, однако он покачал головой и задержал ее руку.
– Прежде нам надо кое о чем договориться. Ты не прочь
присесть? – И направился к скамейке.
Она пристально взглянула, и что-то насторожило в выражении
его глаз.
– Что-нибудь не так?
– Нет-нет, – усмехнулся он. – Но если ты,
малышка, думаешь, будто я отправился с тобой просто миловаться, как говаривали
в былые времена, ты ошибаешься. Мне нужно спросить у тебя нечто, и целый день я
боюсь это сделать.
– А что именно? – И сердце ее застучало, а голос
стал совсем тихим.
Он смотрел на нее какое-то время, показавшееся
бесконечностью, крепко держа ее руку в своей.
– Выйдешь ли ты за меня замуж, Рафаэлла? –
Расслышав ее короткий вздох, он закрыл глаза и вновь поцеловал ее, затем
медленно поднял взгляд, увидел слезы на ее ресницах и улыбку, какой прежде не
замечал у нее.
Улыбка делалась все шире, последовал кивок:
– Да… Я согласна…
Свадьба Рафаэллы де Морнэ-Малль-и-де Сантос-и-Квадраль и
Джона Генри Филипса IV прошла с редчайшим размахом. Состоялась она в Париже.
Был дан завтрак на двести персон в день гражданской церемонии, обед для
полутораста родственников и «ближайших друзей» тем же вечером, а назавтра более
шестисот человек явилось на венчание в собор Парижской Богоматери. По общему
мнению, более роскошного празднества и приема нельзя было припомнить.
Знаменательно, что удалось достичь соглашения с прессой, что в обмен на
полчаса, в которые Рафаэлла и Джон Генри покажутся перед фоторепортерами и
ответят на имеющиеся вопросы, их на все дальнейшее время оставят в покое.
Свои отчеты о свадьбе поместили «Вог», «Вименз вир дейли», а
на следующей неделе и «Тайм». Во время бесед с журналистами Рафаэлла в полном
отчаянии вцеплялась в руку Джона Генри, глаза ее казались еще больше и темнее
на побелевшем как снег лице.
Именно тогда он дал обет оградить ее впредь от
бесцеремонного надзора прессы, не желая кому-либо позволять входить с ней в
контакт, если это ей мешает или досаждает. Он учитывал, что смолоду ее оберегали
со всей заботливостью. Сложность составляло то, что Джон Генри был тем
человеком, который постоянно вызывает неусыпное внимание прессы, а когда
выяснилось, что новобрачная на сорок четыре года моложе, его жена тоже попала в
центр внимания. О состоянии и могуществе Джона Генри почти не было известно, и
в восемнадцатилетнюю дочь маркизы и виднейшего французского банкира не очень-то
верилось. Уж больно походило это на волшебную сказку, а не бывает волшебной
сказки без волшебной принцессы. Однако благодаря усилиям Джона Генри она
пребывала в надежном укрытии. Дружно соблюдали они конспирацию столь долгий
срок, что это могло показаться невероятным. Рафаэлла даже ухитрялась два года
посещать занятия в Калифорнийском университете в Беркли, и это сошло незамеченным.
В течение этих двух лет никому и в голову не приходило, кто
она. Рафаэлла отказалась от того, чтоб на занятия ее возил шофер, тогда Джон
Генри купил ей малолитражку для поездок в Беркли.
Было увлекательно, находясь среди студентов, беречь свою
тайну, иметь дорогого тебе человека. Она вправду любила Джона Генри, а он
относился к ней с неизменной нежностью и обожанием. Полагал, что ему даровано
нечто драгоценное, чего и коснуться боязно. Как же был он благодарен за новую
жизнь, начавшуюся у него с приходом этой ослепительно красивой, неиспорченной
юной женщины. Во многом она была ребенком, доверялась ему всем сердцем.
Потому-то, наверное, глубоко расстроило его открытие, что острая почечная
болезнь, случившаяся с ним десятью годами ранее, сделала его бесплодным. Зная,
как горячо желает она иметь детей, он ощущал бремя вины за то, что отнял у нее
надежду, что эти желания сбудутся. Она же, узнав об этом, твердила, что это не
имеет значения, что у нее и так есть масса детей в Санта-Эухении, которых она
может баловать, развлекать и любить. Ей нравилось рассказывать им сказки и
покупать подарки. При ней были длинные списки их дней рождения, она непременно
выезжала в город, чтобы отослать в Испанию какую-нибудь сногсшибательную
игрушку.
И даже его провал по части отцовства не мог разъять узы,
связавшие их за эти годы. В этом браке было так, что она преклонялась перед
ним, а он боготворил ее, разница же в возрасте, вызывавшая комментарии на
стороне, их обоих отнюдь не занимала. Почти каждое утро они вместе играли в
теннис, иногда Джон Генри совершал пробежки по Пресидио или вдоль пляжа, а
Рафаэлла трусила следом, наступая на пятки, словно малый щенок, хохоча и
подбадривая его, а то просто шагала молча, держа его за руку.
Жизнь ее была наполнена Джоном Генри, университетскими
занятиями, писанием писем родным в Париж и в Испанию. Это было старомодное
существование, и она была счастливой женщиной, скорее счастливой девушкой, до
той поры пока ей не исполнилось двадцать пять.
