– Мистер Филипс? – скорее прошептал, чем
проговорил Алекс, почувствовав, что секретарь и сиделка исчезли где-то у него за
спиной.
Они остались вдвоем, двое мужчин, которые любили
Рафаэллу, – один старый и немощный, другой молодой и полный сил. Алекс
стоял и смотрел на человека, с которым Рафаэлла прожила пятнадцать лет.
– Проходите, пожалуйста.
У Джона Генри был странный голос, и трудно было разобрать
слова, но Алексу казалось, что он без труда его понимает. Он чувствовал этого
человека на расстоянии и поэтому согласился прийти, чтобы выслушать все
обвинения и обиды, которые Джон Генри мог бы на него вылить. Но сейчас Алекс совсем
растерялся, осознав, насколько слабым и болезненным был его соперник. Джон
Генри слабо махнул рукой в сторону кресла, стоящего около кровати, но сила
таилась в его проницательных голубых глазах, которые внимательно изучали лицо и
фигуру Алекса. Тот осторожно опустился в кресло, мечтая, чтобы все происходящее
каким-нибудь чудесным образом превратилось в сон.
– Я бы хотел… – Джону Генри было нелегко говорить,
но даже сейчас в его голосе слышались командные нотки. В нем не было
превосходства над собеседником, а только спокойная сила, сохранившаяся,
несмотря на болезнь; сразу чувствовалось, что перед вами – незаурядная
личность. Можно было представить, что в свое время он много значил для
Рафаэллы, и понять, почему она до сих пор относилась к мужу с такой нежностью.
Это была не просто преданность, а нечто большее, и неожиданно Алекс устыдился
того, что они совершили. – Я бы хотел… – Джон Генри продолжал борьбу
с неподвижной половиной рта, – поблагодарить вас… за то, что вы пришли.
В эту минуту Алекс заметил, что глаза старика были не только
проницательными, но и добрыми. Алекс кивнул, не зная, что сказать в ответ.
– Да, сэр. – Эта реплика показалась ему наиболее
подходящей. Он почти благоговел перед этим человеком.
– Да. Ваш секретарь сказал, что это очень важное дело.
Они оба знали, что это мягко сказано. Джон Генри попробовал
улыбнуться своими изуродованными губами.
– В самом деле, мистер Гейл… в самом деле… Я надеюсь…
что не испугал вас… – казалось, ему не удастся закончить фразу, –
…своим приглашением… Это очень важно, – произнес он яснее, – …для
всех… нас… Вы понимаете меня?
– Я… – Должен ли он все отрицать, думал Алекс. Но
ведь это не было обвинением. Это была правда.
– Я понимаю.
– Хорошо. – Джон Генри, похоже, был
доволен. – Я очень люблю мою жену, мистер Гейл… – Его глаза
заблестели. – Так сильно, что мне невыносимо… больно… держать ее, словно в
клетке, когда я… погребен в этом бесполезном, безжизненном теле… а она
остается… прикованной ко мне… – Он печально посмотрел на Алекса. –
Для молодой женщины… такая жизнь – сущий ад… а она… так заботится обо мне.
Алекс не смог промолчать и хрипло проговорил:
– Она вас бесконечно любит. – И почувствовал себя
вором.
Они были любовниками. Он позарился на чужое. Он впервые
осознал это. Она была женой этого человека, а не его. И она принадлежала ему,
потому что их связывало глубокое чувство. Да и можно ли было поверить этим
словам? Джон Генри был немощным стариком и медленно, шаг за шагом, приближался
к своему концу. Он сам прекрасно понимал, что ее жизнь невыносима. И теперь
беспомощно смотрел на Алекса.
– А ведь это ей… дается… нелегко.
– Это не ваша вина.
По лицу старика скользнула тень улыбки.
– Нет… но… это случилось… и я все еще… жив… и мучаю ее.
– Это неправда.
Они сидели, словно старые друзья, примирившись с существованием
друг друга и понимая важность разговора для Рафаэллы, для обоих это было
довольно своеобразным ощущением.
– Она не сожалеет ни об одной минуте, прожитой с
вами. – Алекс в который раз с трудом удержался, чтобы не добавить: «Сэр».
– Но она должна… сожалеть… и негодовать. – Джон
Генри прикрыл глаза. – Я сожалею… за нее… и за себя… Но я позвал вас не
затем, чтобы говорить… о своих печалях… Я хочу расспросить вас… о вас самом.
У Алекса замерло сердце, но он решил взять быка за рога:
– Могу я спросить, что именно вы бы хотели обо мне
узнать?
А вдруг ему известно буквально все. За ней следили слуги?
– Я получил… письмо…
Алекс почувствовал, что начинает заводиться.
– Могу я спросить, от кого?
– Я… не знаю.
– Анонимное?
Джон Генри кивнул:
– В нем говорилось только… что вам… – Ему явно не
хотелось произносить ее имя в присутствии Алекса, достаточно было того, что они
говорили друг другу правду. – Что вы и она… находитесь в связи… уже около
года.
Он закашлялся, Алекс встревожился, но Джон Генри махнул
рукой и через минуту успокоился.
– В письме был указан ваш адрес и телефон, и ясно
говорилось что я буду достаточно мудр… чтобы остановить вас.
Он с любопытством взглянул на Алекса:
– Почему бы это? Это письмо… от вашей жены?
Казалось, это его обеспокоило, но Алекс покачал головой:
– У меня нет жены. Я развелся несколько лет назад.
– Может… она… еще ревнует?
– Нет. Думаю, что письмо написала моя сестра. Она
занимается политикой. Это злой, страшный человек. Больше всего она боится,
чтобы наши отношения не выплыли наружу. Тогда с ее карьерой будет покончено.
– Возможно… она и права. Но неужели никто ничего не
знает? – Джону Генри казалось это неправдоподобным. – Рафаэлле
следовало быть крайне осторожной.
– Нет, – уверенно сказал Алекс. – Никто,
кроме моей племянницы. А она обожает Рафаэллу и умеет хранить секреты.
– Она еще мала? – Похоже, что Джон Генри улыбался.
– Ей семнадцать лет, и ее мать – та самая сестра,
которая написала вам. Последние месяцы Аманда, моя племянница, жила у меня. В
День благодарения она попала в аварию, а ее матери было наплевать на нее, тогда
как ваша… э-э… Рафаэлла, – Алекс все же решился продолжить, – была с
ней так добра и заботлива.
Глаза Джона Генри потеплели при этих словах, и он улыбнулся
снова:
– В таких случаях… она незаменима. Она… необыкновенный
человек. – Они оба так считали, но вдруг лицо старика потемнело. –
Она… должна иметь… детей… Возможно… когда-нибудь… так и будет. – Алекс
промолчал, и он продолжил: – Итак… вы считаете… что это сделала… ваша сестра.
– Она ничем не угрожала лично вам?
– Нет. Но, полагаясь на мой возраст… она просила…
положить этому конец.
Неожиданно он развеселился, указав на свои неподвижные ноги
под простынями.
