Эту ночь они спали мало, урывками и часто просыпались, чтобы
убедиться — любимый человек рядом, он никуда не делся. Каждый хотел еще раз
увериться, что это им не снится и что они на самом деле вместе.
— Когда тебе нужно уезжать? — печально спросила
Кейт утром — несмотря на все старания, ей так и не удалось забыть, что эти
безумные, напоенные негой и страстью часы вдвоем неизбежно должны подойти к
концу.
— Самолет на Вашингтон вылетает в час дня, —
ответил Джо. — Значит, где-то в половине двенадцатого я должен буду
вернуть тебя в колледж. В целости и сохранности, — невесело пошутил он.
Кейт тяжело вздохнула. Она пропустила все сегодняшние
занятия и боялась, что ее могут хватиться. Но сейчас ей было наплевать на
последствия. Ничто в мире не могло заставить ее расстаться с Джо раньше
необходимого срока.
— Хочешь, спустимся в ресторан и позавтракаем? —
спросил Джо.
Кейт покачала головой. Ей не хотелось ни есть, ни спать —
только быть с ним, и спустя несколько минут их тела снова нашли друг друга.
В половине десятого они наконец выбрались из постели и
заказали завтрак в номер. Ожидая, пока официант доставит заказ, Джо принял душ
и побрился. На завтрак им подали тосты, апельсиновый сок, овсянку, яичницу с
беконом и полный кофейник настоящего бразильского кофе. Глядя, как Джо за обе
щеки уписывает эти немудреные блюда, Кейт с грустью думала о том, как он,
должно быть, изголодался на своем офицерском пайке. Для нее яичница и овсянка
были самой обыкновенной едой.
После завтрака Джо с удовольствием пил кофе и читал утренние
газеты. При этом его черты заметно смягчились, и на Кейт даже повеяло запахом
нормальной, мирной жизни.
— Как в старое доброе время… — сказал Джо и негромко
вздохнул. — Кто бы мог подумать, что идет война!
Но напоминаний о войне было даже больше, чем достаточно:
газету наполняли новости с фронта, и большинство из них выглядели достаточно
мрачно. Поэтому Джо не стал дочитывать газету, а бросил ее на стол и улыбнулся
Кейт.
Они провели чудесный вечер и ночь; Джо даже стало казаться,
что в Кейт он нашел какую-то недостающую часть самого себя, последний фрагмент
мозаики, который вдруг встал на место, завершая всю картину, делая ее целой.
Некая пустота внутри него — пустота, которую он никогда прежде не
замечал, — вдруг заполнилась. Как правило, Джо неплохо чувствовал себя и в
одиночестве, однако после того, как он познакомился с Кейт, ему было очень
трудно жить без нее. В его жизни, конечно, и раньше были женщины, но ни одна из
них не волновала его так сильно и глубоко. Кейт напоминала Джо молодую горлицу,
которая только недавно вылетела из гнезда и теперь сидит на вершине дерева, с
удивлением и любопытством оглядывая окружающий огромный мир. И похоже было, что
этот мир Кейт очень нравится. У нее был такой вид, словно она готова каждую
минуту задорно расхохотаться, и, глядя на играющие на ее щеках ямочки, Джо
спросил:
— Чему ты улыбаешься?
Этот вполне невинный вопрос неожиданно прозвучал довольно
резко, хотя Джо очень ценил ее всегдашнюю веселость и даже теперь чувствовал,
как, несмотря на одолевавшие его тревожные мысли, ему передается ее радостное
настроение.
— Прости, я не хотел тебя обидеть… — поспешил он
исправить свою ошибку, и Кейт махнула рукой.
— Пустяки, я поняла.
Она действительно поняла. По характеру Джо был далеко не
таким жизнерадостным, как большинство ее знакомых и друзей, рядом с которыми он
производил впечатление неразговорчивого, угрюмого субъекта. Однако Кейт давно
догадалась, что в душе он совсем не такой: не мрачный, а серьезный, не
молчаливый, а углубленный в себя, не угрюмый, а просто спокойный и чуть-чуть
застенчивый.
— Просто я попыталась представить, какое лицо было бы у
моей мамы, если бы она видела нас сейчас, — ответила Кейт на его вопрос.
— Только не надо сейчас о твоей маме! Я и так чувствую
себя виноватым перед твоими родителями. Мистер Джемисон наверняка застрелил бы
меня из своего старого верного «кольта» и был бы совершенно прав.
По лицу Джо пробежала легкая тень. После того как Кейт
рассказала ему о своей беременности и о том, как она потеряла ребенка, он
действительно чувствовал себя виноватым перед всем миром — а особенно перед ней
и ее родителями.
— Боюсь, — добавил он задумчиво, — мне
нелегко будет даже просто встретиться с ними. Но встретиться с ними тебе,
скорее всего, рано или поздно придется. Так что постарайся взять себя в руки.
Забудь о том, что было, это поможет…
Кейт, во всяком случае, очень старалась обо всем забыть, к
тому же сейчас прошлое не было для нее главным. Джо — живой Джо — сидел перед
нею за изящным журнальным столиком, и Кейт почти жалела, что воспользовалась
противозачаточной мембраной. Сейчас ей больше, чем когда-либо, хотелось иметь
от него ребенка. Это казалось Кейт несравнимо более важным, чем замужество.
Надо сказать, в последнее время она все чаще и чаще думала о браке как о чем-то
старомодном, необязательном — о чем-то, присущем старшему поколению. Даже ее
ровесницы, успевшие выскочить замуж до войны или в самом ее начале,
представлялись Кейт отсталыми или, во всяком случае, не слишком разумными.
«Зачем поднимать такой шум из-за пустой формальности?» — совершенно искренне
недоумевала она. Несколько раз она даже высказывалась в том смысле, что многие
девушки устраивают свадьбы исключительно для того, чтобы получить побольше
подарков и покрасоваться в подвенечном наряде. В самом деле, когда заканчивался
медовый месяц, — а иногда и раньше, — они начинали жаловаться, что их
мужья проводят слишком много времени с друзьями, пьют слишком много пива или
скверно с ними обращаются.
Все замужние подруги казались Кейт маленькими девочками,
играющими во взрослую жизнь, поэтому про себя она давно решила, что у нее так
не будет. Они с Джо любили друг друга по-настоящему, и, если она родит от него
ребенка, это свяжет их еще крепче. Детей Кейт считала единственной реальной
вещью в мире, которую нельзя просто так сбросить со счетов. Она уже убедилась в
этом, когда забеременела в первый раз. Именно тогда Кейт осознала, что это —
единственное, ради чего стоит страдать и преодолевать трудности. Ребенок был
для нее частью Джо — возможно, лучшей его частью, — которая осталась бы с
ней, что бы ни случилось. Войне не было видно конца, и, пока она шла, Джо
принадлежал не столько Кейт, сколько своей стране; он мог погибнуть в любую
минуту, оставив ее совершенно одну. Зато ребенок принадлежал бы только ей, и
она постаралась бы сделать все от нее зависящее, чтобы никакие силы не смогли
разлучить их, как они постоянно разлучали ее и Джо. Вот почему Кейт ужасно
хотелось ребенка, хотя она и не осмеливалась сказать об этом Джо открыто.
Джо, внимательно наблюдавший за ней через стол, должно быть,
почувствовал, что она думает о нем. Взяв руку Кейт в свою, он поднес ее к губам
и поцеловал.
— Не грусти, Кейт, — сказал он. — Я вернусь.
У нашей с тобой истории обязательно будет счастливый конец. Его просто не может
не быть, понимаешь?
