Единственное, что можно было предпринять, чтобы избежать
ненужного шума, это как можно скорее выйти за Джо замуж. Однако сказать это
было куда проще, чем сделать. Джо писал ей, что в ближайшие несколько месяцев
никакой отпуск ему не светит, и Кейт понимала — почему. В Европе шли жестокие
бои, и Джо приходилось вылетать на задания с интервалом буквально в несколько
часов. В таких условиях единственной возможностью попасть домой был отпуск по
ранению (и ранение должно было быть достаточно тяжелым), а этого Кейт желала
меньше всего.
Так или иначе, сама мысль о хирургическом вмешательстве
внушала ей ужас: это в корне противоречило ее воспитанию и мировоззрению. К
тому же Кейт знала, что если сделает аборт, а с Джо что-нибудь случится, она
никогда не простит себе, что не сохранила его ребенка. Вот почему вместо того,
чтобы на что-то решиться, она молчала и ничего не делала. Когда же Кейт поняла,
что предпринимать какие-то кардинальные меры уже поздно, она только с
облегчением вздохнула, хотя ей по-прежнему было неясно, что сказать родителям и
как объяснить свои обстоятельства в колледже.
Кейт сознавала, что к Пасхе ее беременность уже будет
бросаться в глаза, и тогда… Что будет тогда, она еще не решила. Возможно, ей
придется уйти из колледжа самой, пока ее не вышвырнули. Если же каким-то
образом удастся дотянуть до июня, тогда она закончит второй курс, а в сентябре
как ни в чем не бывало вернется на занятия. Ребенок к тому времени уже родится,
и ей не придется объясняться с администрацией. Вот только как скрыть
беременность? Ведь к июню она будет уже на шестом месяце…
Кейт, однако, понимала, что если преподавателей и удастся
как-то провести, то родителей ей не обмануть. Она не переставала удивляться,
что ее мать до сих пор ничего не заподозрила. Но вскоре — в этом не могло быть
никаких сомнений — Элизабет все поймет, и тогда начнется настоящий ад. Ей
родители, скорее всего, ничего не сделают, но вот Джо… Его они не простят
никогда.
Джо Кейт тоже решила пока ничего не сообщать, хотя
по-прежнему писала ему каждый день. Она очень боялась, что он огорчится или
рассердится. В любом случае, мысли о ребенке будут отвлекать его, а во время
боевых вылетов необходимо быть очень внимательным. Значит, и ему она тоже не
должна ничего говорить.
Естественным следствием всех этих соображений и расчетов
было то, что Кейт осталась со своими проблемами один на один. Каждое утро она
вставала еще до того, как просыпались ее соседки по комнате, и бежала в туалет.
Утренние приступы тошноты выматывали ее, словно тяжелая физическая работа,
поэтому на занятия она являлась совершенно разбитой. Сразу после лекций Кейт
снова ложилась и спала до самого вечера, но и сон не приносил облегчения, а
ведь ей еще нужно было готовиться к завтрашнему дню.
Несмотря на все предосторожности, многие стали замечать, что
с Кейт творится что-то неладное. Подруги советовали ей обратиться к врачу, но
она отказывалась, уверяя, что все в порядке и что она просто перезанималась.
Однако ее оценки неуклонно поползли вниз, и Кейт пребывала в постоянном страхе,
что преподаватели обратят на это внимание. Ее жизнь превратилась в сущий
кошмар, с каждым днем положение становилось все хуже, и Кейт с ужасом думала о
том дне, когда ей придется сообщить отцу и матери, что у нее будет ребенок.
Больше всего она боялась, что Кларк попытается заставить Джо жениться на ней.
Кейт не хотела этого, да и Джо мог встать на дыбы. Он был слишком
свободолюбивым и независимым, к тому же Кейт прекрасно помнила, как он сказал однажды,
что не хочет заводить детей. Конечно, она надеялась, что когда-нибудь Джо
изменит свое мнение и полюбит их дитя, но пока этого не произошло, он вряд ли
был склонен позволить кому-либо вести его к алтарю под дулом пистолета.
Единственное, в чем Кейт по-прежнему не сомневалась, это в
его любви, которая давала ей силы справляться со всеми тревогами и возникающими
на каждом шагу затруднениями. Кроме того, она знала, что хочет этого ребенка.
Хочет, несмотря ни на что. Это желание было таким сильным и таким глубоким, что
Кейт даже не сразу поняла, что приняла решение. А когда поняла, ей сразу стало
легче.
Однажды в начале марта, когда она сидела в студенческом
кафе, туда неожиданно зашел Энди Скотт. Увидев Кейт, он был так поражен ее
худобой и бледностью, что не сразу нашелся, что сказать. Лишь некоторое время
спустя он осторожно поинтересовался, не больна ли она.
— Я действительно болела и еще не пришла в себя, —
солгала Кейт. — Наверное, подхватила где-то грипп. К тому же нам так много
задают… Просто замучили письменными работами!
— Тогда пойдем погуляем в парке, — немедленно
предложил Энди. — Свежий воздух полезен во всех случаях. К тому же сегодня
достаточно тепло.
И неожиданно для себя Кейт согласилась. Ей не хотелось ни о
чем разговаривать с Энди, но она была не прочь оттянуть возвращение в
общежитие, где ее действительно ждала незаконченная письменная работа.
— Идем, — сказала она просто.
Выйдя из кафе, они медленно побрели по обсаженной старыми
вязами аллее. На вязах только недавно появились первые молодые листочки, и
воздух был напоен их сладковато-терпким запахом. Погода и в самом деле стояла
хорошая; в парке было много гуляющих, и каждая попадавшаяся навстречу или
обгонявшая их студентка считала своим долгом оглянуться на Энди. И до войны он
привлекал внимание девушек своим смуглым лицом, темными волосами и высоким
ростом, теперь же у него просто не было отбоя от поклонниц. Студентов-юношей в
Гарварде осталось совсем мало, и Энди, по его собственному выражению,
«пользовался повышенным спросом».
— Какой же ты все-таки испорченный! — с шутливой
укоризной сказала Кейт, когда Энди, не сдержавшись, причмокнул губами вслед
обогнавшей их старшекурснице. — Боюсь, ты так избалуешься вконец!
В ответ Энди широко ухмыльнулся. Он старался казаться
циничным, но его большие темные глаза оставались теплыми и добрыми.
— Ведь должен же кто-то потрудиться за наших парней в
форме и позаботиться обо всех этих девушках! — ответил он. — Должен
признаться честно: это нелегкая работенка, но я не отказываюсь. Ведь я, в конце
концов, патриот!
Энди давно перестал переживать из-за своей статьи 4-Ф,
которая освобождала его от военной службы. Ему столько раз приходилось
объяснять, почему он не в армии, что со временем Энди совершенно свыкся со
своим положением «пацифиста против собственной воли», как он со смехом себя
называл.
— Ты просто мерзкий тип, Энди! — заявила Кейт и
улыбнулась: она всегда считала Энди своим другом, хотя у него, похоже, были на
нее свои виды. — Что ты собираешься делать летом? — спросила она,
хотя до лета — страшного для нее лета — оставалось еще около двух месяцев.
Энди рассказал ей о своих планах. Он уже решил, что снова
будет работать в госпитале для тяжелораненых.
— Только там я чувствую себя полезным, — признался
он. — Пока идет война, санитары и сиделки гораздо нужнее, чем юристы и
адвокаты. К тому же я еще даже не юрист, а просто 4-Ф без диплома. А ты что
будешь делать?
