— Гм-м… — только и смог протянуть Джо.
Ему было трудно представить себе, о чем говорила Кейт. В
доме, где он вырос, царил самый настоящий хаос. До сих пор он не мог без
содрогания вспоминать грязные стены, ободранные обои, рассохшуюся мебель и
залежи гниющих объедков по углам. Его троюродные братья и сестры ходили в
лохмотьях; пока были маленькими, они все время плакали, а став побольше —
принялись ссориться и драться. В подобной обстановке жить было практически
невозможно, ему же приходилось тяжелее всех. Поэтому, уйдя из дома, Джо
вздохнул с облегчением: никто больше не ругал его, не говорил, сколько с ним
проблем и расходов, не грозил отправить в приют, где в одной комнате жили
тридцать детей. Полюбить своих приемных родителей Джо так и не сумел — он был
уверен, что рано или поздно они исполнят свою угрозу, а потому считал, что
особенно привязываться к кому-то из них не стоит. Со временем подобное
отношение к людям вошло у него в привычку, так что, даже став взрослым, Джо не
спешил обзаводиться друзьями. Лучше всего он чувствовал себя, когда ему никто
не докучал.
— О такой жизни, как у тебя, мечтают многие, —
сказал он. — Только, к сожалению, не каждый понимает, что это такое на
самом деле. Большинство людей на твоем месте свихнулись бы со скуки.
В самом деле, нарисованная Кейт картина была слишком близка
к идеалу, а Джо был глубоко убежден, что любой идеал есть вещь в высшей степени
нефункциональная. Создайте идеальные условия растению, поместите его под
стеклянный колпак, и оно вырастет чахлым и бледным, в то время как его выросший
при дороге собрат будет цвести пышным цветом — если, разумеется, не погибнет от
ночных заморозков или палящего солнца. То же и человек: помещенный в слишком
тесные рамки, он может сойти с ума или превратиться в эгоиста, в морального
урода. Джо понимал, что отец и мать любили Кейт, старались, чтобы у нее было
все необходимое, и вовсе не собирался судить их слишком строго. И все же
результат был налицо: Кейт всей душой стремилась в колледж, дававший ей
относительную независимость.
— А если бы у тебя были свои дети, Кейт? — спросил
он. — Как бы ты их воспитывала?
Вопрос был не из простых, и Кейт задумалась.
— Я не сомневаюсь, что очень любила бы их, —
ответила она после минутного молчания. — И все же я бы постаралась помочь
им стать тем, кем бы они сами хотели, а не тем, кем бы хотела их видеть я.
Пусть бы они были собой — только собой. Я бы позволяла им делать то, что им
больше нравится. Даже если бы они захотели летать, как ты, я бы не возражала.
Конечно, я бы волновалась за них, но я не стала бы говорить, что это опасно,
что это не принято и что они должны заняться чем-то более привычным и надежным.
По-моему, у родителей вообще нет никакого права решать за детей, не говоря уже о
том, чтобы силой заставлять их избрать тот, а не иной путь.
Джо догадался, что это в ней говорит жажда свободы. Он и сам
стремился к тому, чтобы ни от кого не зависеть и ни перед кем не отчитываться,
но ему было проще. Не было таких стен, которые могли бы удержать его, да, по
совести сказать, Джо никто и не удерживал. Он никому не был нужен и мог выбрать
себе любое занятие, любое дело по душе. И, как Джо теперь понимал, это был
лучший дар судьбы, на какой он только мог рассчитывать. Больше того, свобода была
ему необходима, чтобы выжить, и он твердо знал, что не расстанется с ней ни за
что и никогда.
— Быть может, мне повезло, что я остался
сиротой, — сказал он серьезно. — Мои родители погибли в автомобильной
аварии, когда мне было шесть месяцев, и меня взял к себе двоюродный дядя. Но у
него была своя семья, и…
Он не договорил, и Кейт с сочувствием спросила:
— Они… они скверно с тобой обращались?
— Да нет, в общем-то… Правда, меня заставляли
заниматься домашней работой и сидеть с младшими детьми, но я, наверное, не имел
бы ничего против, если бы каждый раз мне не напоминали, что я — нахлебник,
лишний рот, который нужно кормить. Когда началась депрессия, дядя и его жена
были только рады, что я решил начать жить самостоятельно. Для них это было
самым лучшим выходом: ведь им действительно приходилось меня кормить и одевать,
а денег постоянно не хватало. Правда, бросив школу, я около двух лет работал на
уборке мусора, но платили мне сущие гроши.
Кейт смущенно потупилась: у Джо было такое трудное детство,
в то время как она никогда не знала ни голода, ни нужды… Ей вдруг стало неловко
оттого, что экономический кризис почти не коснулся ее семьи — точнее, семьи
матери, которая осталась такой же богатой, как и до него. Благодаря этому жизнь
Кейт была обеспеченной, сытой и безопасной, и ей, конечно, было трудно
представить себе все трудности, которые выпали на долю Джо. Неудивительно, что
свобода стала для него самым главным. А вот у нее никогда не было настоящей
свободы — хотя, если говорить честно, Кейт никогда не стремилась к ней
сознательно. Единственное, чего ей всегда хотелось, это чтобы родители
предоставляли ей чуточку больше самостоятельности, а это совсем не одно и то
же. Поразмыслив, Кейт поняла, что, получи она такую же полную свободу, как Джо,
она бы, наверное, растерялась и не знала, что с ней делать.
— А ты бы хотел иметь детей? Своих детей? —
серьезно спросила она.
Этот вопрос казался Кейт очень важным: ей хотелось получше
представить себе мировоззрение Джо, его систему взглядов. «Уж наверняка, —
решила она, — Джо задумывался об этом, ведь ему уже тридцать!..»
Ответ Джо оказался, в общем, таким, какого она и ожидала.
— Не знаю, — сказал он, пожимая плечами. —
Признаться, я никогда не думал об этом серьезно. Скорее всего — нет, не хотел
бы. Сама посуди, ну какой из меня отец? Самолеты отнимают у меня слишком много
времени, я постоянно летаю, езжу в командировки то В один конец страны, то в
другой. А детям нужен отец, обязательно нужен. Наконец, без детей я и сам
чувствовал бы себя спокойнее: ведь если бы они у меня были, я бы постоянно
думал о том, что я для них не сделал. А мысли о неисполненном долге — самые
тяжкие, можешь мне поверить.
Кейт не стала спрашивать, что это за долг, который Джо не
исполнил. К тому же сейчас ее куда больше интересовало другое.
— Разве ты не собираешься когда-нибудь жениться? —
спросила она, стараясь ничем не выдать своего волнения.
Кейт не сомневалась, что Джо скажет ей правду, — едва
ли не больше всего ее поражала в нем честность, какая-то совсем детская
открытость. Впрочем, это была одна из немногих черт, которые их объединяли. И в
первую встречу, и в эту, они исповедовались друг перед другом, ничего не тая и
нимало не заботясь о том, что скажут или подумают о них другие.
Кейт не знала, конечно, что Джо и сам себе удивляется. Не в
его обычае было раскрывать душу перед малознакомым человеком (да и перед
знакомым тоже), однако что-то словно подсказывало ему, что Кейт он может
доверить свое самое сокровенное. Впрочем, скрывать Джо было нечего. Он никого
не убил, не ограбил и никого не обидел. Даже девушка, которая когда-то ему
нравилась, ушла от него, не тая в душе ни горечи, ни обиды. Просто в один
прекрасный день ей стало ясно, что Джо никогда не будет принадлежать ей
целиком, и тогда она оставила его авиации, а сама вышла замуж за другого.
