— Но ваше величество, его поведение объясняется нападками со стороны академиков. Они далеко не так святы, как хотят казаться.
— Если из‑за одного, пока никак особо себя не проявившего, Российская наука теряет нескольких, коих имена знают по всей Европе, то по моему выбор очевиден. Значит так. Приказ о передаче полномочий Шумахеру отменить. Все бразды правления взять в свои руки. Навести в академии должный порядок, дабы работа проистекала на должной высоте.
— Так что же мне гнать его?
— Придется, так гони. Герман, Бильфингер, умы способные принести много пользы России, вынуждены буквально бежать из‑за нападок какого‑то недоучки интригана.
— Не все академики настроены по отношении Шумахера враждебно. Многие с ним прекрасно ладят. Указанные же вами господа, сами далеко не ангелы…
— Возможно. Мне ведомо не все, что творится в академии. Тут ты прав, Лаврентий Лаврентьевич. Но я знаю одно. Ты либо наведешь в академии порядок, либо ответишь по всей строгости. Не надо набираться храбрости и просить отставки. Не получишь. Сумел все разладить, сумей и собрать в кучу, вначале у тебя прекрасно получалось, пока ты не обленился и не свалил свои обязанности на Шумахера. Дед мой мечтал, чтобы эта академия заняла достойное место в ряду иных европейских. Поверь, так оно и будет, даже если мне придется с тебя семь потов слить и все соки выжать. А теперь иди. О нашем разговоре никому говорить не следует. Всякое решение, которое ты примешь, от тебя исходить и будет. Мало того, я его приму, потому как напрямую в дела академии вмешиваться мне не след. Но спрошу по результатам.
— И как вы будете оценивать нашу деятельность?
— А ты я гляжу хочешь получить прямые указания? Так не будет их. Не знаю пока как я буду все оценивать, но то что это будет, не сомневайся.
Блюментрост должен был признаться самому себе, что Петр его не просто удивил, а даже испугал. Он вполне прилично знал молодого императора, так как будучи лейб–медиком общался с ним в прошлом. Ему была присуща прямолинейность и непосредственность, столь свойственные юному возрасту. Петр был довольно вспыльчивым, но эти вспышки ярости зачастую сменялись искренним раскаянием. Подобное не раз и не два случалось, к примеру, по отношении к тому же Остерману.
Сегодня же он увидел совсем другого человека. В начале разговора он вполне соответствовал своему возрасту, но постепенно становился все более взрослым, рассудительным, а в конце, когда они остались наедине, еще и жестким. Последнее ни в коем случае не имело ничего общего с его прошлой вспыльчивостью или упрямством. Строг и рассудителен, вот пожалуй два слова, которые могли точно описать сложившееся у Блюментроста мнение о государе…
Когда Петр вошел в токарню, то застал там Нартова, который уже успел преобразиться. Предусмотрительный и бережливый, ничего не скажешь. Кафтан и парик повисли на вешалке при входе и обернуты в небеленое полотно, сохраняя от пыли. А Петр‑то все гадал, для чего это потребно. Оказалось все просто и скорее всего так было заведено еще при деде. Прислуга лишь поддерживала здесь все в чистоте, ничего не добавляя и не убавляя. На самом токаре легкая суконная куртка, полотняный фартук, такой что почти всю одежду прикрывает, да нарукавники с тесемками, которыми те к рукам прикрепляются.
Поджидая своего ученика, Нартов не бездельничал, а возился с махинами, приводя тех в надлежащий вид. Смазывал механизмы, прокручивал их, проверяя в каком они состоянии, и если требовалось регулировал, что‑то подкручивая ключами. На какой именно махине остановит свой выбор Андрей Константинович не знал, а потому начал прямо с краю, с той самой махины, на которой Петр работав в вечер их знакомства. С ней он уже закончил, и возился вокруг второй.
— Я вижу, ты Андрей Константинович, без дела сидеть никак не привык, — с искренней и непосредственной улыбкой подростка, произнес Петр.
— Безделье мой враг, ваше величество. Я без работы киснуть сразу начинаю. Спасибо Александру Даниловичу, отослав меня от двора, не оставил без дела и пристроил на монетный двор. Будь иначе, прямо не знаю, как бы жил все это время.
— Ну, без дела всяко разно не остался бы.
— Да. Занимаясь токарным делом, я возможно имел бы куда больший достаток и не бедствовал бы. Да только такое дело мне быстро наскучило бы. Работать, только ради того, чтобы иметь возможность прокормить семью, мне не интересно. Иное дело создавать новые махины и сознавать, что труды твои на пользу отечеству потребны.
— Да, умел дед подбирать себе сподвижников, под стать себе, — вздохнул Петр.
— Так какие ваши годы, ваше величество, будут еще и соратники, и сподвижники. Все приходит со временем и зависит от того, чем ты жаждешь заниматься. Если решит человек предаваться праздности и пороку, потянутся к нему бездельники и дармоеды, возжелает трудиться на пользу отечеству, начнут вокруг собираться те кто готов жизнь свою положить в трудах. После смерти его величества все по перессорились в дым, и всяк на себя одеяло потянул, но при нем, как бы не ругались, в одном тягле были.
— А ты дерзок, Андрей Константинович. Но мне нравится, что не страшишься говорить прямо в лицо. Кстати, а как ты к деду моему обращался?
— Петр Алексеевич или государь, на то личное позволение имел.
— Вот и ко мне так же обращайся.
— Как прикажешь, государь.
— А вот так и прикажу.
— С чего начнем? — Указав в сторону махин, поинтересовался Нартов.
— Я так понимаю, махины в полном запустении и требуют по первости тщательного ухода.
— Так, государь. Годы простоя без дела сказались не лучшим образом. Страшного ничего не случилось и не случится еще долгое время, но коли на них работать, то стоит привести в порядок.
— Ну так, с того и начнем. Давай Андрей Константинович, ты за главного, а я за твоего подмастерья. Только с условием. Пока работаем с одной махиной ты мне о ней все обсказываешь. За одно и урок получится.
— Петр Алексеевич, боюсь, что у вас может случиться путаница. Та махина чрезвычайно проста в пользовании и по устройству. Остальные гораздо сложнее.
— А чем же тогда ты хотел меня сегодня занимать?
— Хотел показать возможности махин, что и какой можно делать. Начинать изучать механику потребно с другого. Так, с наскоку, ничего не получится.
— А ты не переживай, Андрей Константинович. Я способный. Это раньше к обучению имел предубеждение, а как распробовал, так учителя диву даются. И до этого куда как больше успел постигнуть, чем им думалось. Я уж по университетской программе обучаюсь и учителя сказывают, если меня в один ряд со студентами поставить, то в числе лучших окажусь. Врут наверное. Но уж не из последних буду, в том уверен.
Врут? Да нет, пожалуй не врут. В этом токарь убедился за время трехчасового общения с юным императором. Нартов испытывал по настоящему большое удовольствие от наличия такого ученика. В Петре чувствовался по настоящему талантливый молодой человек. Он без труда улавливал все, что ему рассказывал новоявленный наставник. Мало того, при обслуживании последней махины, Петр попросил Нартова помолчать и САМ разобрался как в устройстве махины, так и в принципе ее работы. Сам же сумел ту махину и обслужить, тут правда не обошлось без подсказок мастера, как и без его вмешательства. Все же, каждый механизм имеет свои тонкости и капризы.
