— Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать, —
ответил Эрик. — Но твое бегство ничего не решит, наоборот — ты сделаешь
себе… нам обоим только хуже! А вот если мы пробудем здесь весь месяц, это
принесет нам пользу, вот увидишь! Мы отдохнем, развеемся, и… и будем на многое
смотреть иначе.
Но Диана с сомнением качала головой. Слова мужа ее, похоже,
больше не убеждали.
— Ты, видимо, не понимаешь, Эрик… — негромко сказала
она. — И никакой отдых нам не поможет, потому что дело не в усталости, от
которой могут избавить морские купания и прогулки под парусом. Дело совсем в
другом…
Эрик снова вздохнул. Он знал, что она имеет в виду. Это он
поставил под удар их брак, их семейную жизнь, их отношения, и Диана никак не
могла решить, что ей теперь делать. Она уже несколько раз собиралась положить
конец их браку, но каждый раз останавливалась. Ей не хотелось спешить — слишком
многое было поставлено на карту, чтобы решать что-то сгоряча, под влиянием
обиды и боли, какой бы сильной она ни была. С другой стороны, Диана до сих пор
не была уверена, что сможет когда-нибудь простить Эрика. То, что он совершил,
было даже хуже предательства. Своим поступком он поколебал не только веру Дианы
в него, но и ее веру в себя. Теперь она казалась сама себе ущербной, некрасивой
и старой — гораздо более старой, чем она себя ощущала. И хотя Эрик попросил у
нее прощения, Диана по-прежнему не знала, сумеет ли она когда-нибудь снова
полюбить собственного мужа или отныне он станет для нее чужим человеком. А
именно таким он был для нее сейчас.
— Послушай, Диана, — сказал Эрик, — неужели
ты не можешь просто-напросто забыть то, что было, и начать все сначала? Ты
должна постараться…
И снова она с сомнением покачала головой. Легко сказать,
хотелось ответить ей, да нелегко выполнить.
— Спасибо за совет, — кивнула Диана,
демонстративно разворачивая журнал. — Теперь, когда ты научил меня, что я
должна делать, все, конечно, будет просто отлично!
Она притворялась, будто читает, но в глазах у нее стояли
слезы, и строчки расплывались и наползали одна на другую. И все же Диана упорно
смотрела на одну и ту же страницу, боясь, что Эрик может снова с ней
заговорить. Самой Диане больше нечего было ему сказать — она уже высказала ему
все, что думала и чувствовала.
— Диана… Ну не надо так!.. — попросил Эрик почти
жалобно, но она сделала вид, что не слышит. Лишь несколько секунд спустя Диана
слегка повернула голову, чтобы взглянуть на него. Черты его лица были искажены
болью.
— А как надо? — спросила она. — Чего ты от
меня хочешь — чтобы я ликовала от радости? Чтобы я делала вид, будто ничего не
произошло? О, да, тебе было бы гораздо удобнее, если бы я и дальше изображала
из себя глупую, преданную, любящую женушку, которая ничего не видит дальше
своего носа! Так вот, я не стану притворяться! И не могу… — Ее голос чуть
заметно дрогнул на последних словах.
— Но почему, почему ты не хочешь дать нам обоим еще
один шанс?! — громким шепотом воскликнул Эрик. — Пусть туман
рассеется, и тогда ты увидишь… Я понимаю, тебе было тяжело, так ведь и мне не
легче! Я… — Он хотел добавить что-то еще, но Диана отшвырнула журнал и резко
встала.
— Прости, что я тебе не сочувствую, — сказала
она, — но мне почему-то тебя совсем не жалко. И потом, мне вовсе не
кажется, что тебе было уж так тяжело. Во всяком случае, не в начале. Вот
так-то, Эрик!
И, выбравшись в проход, она отправилась к туалетам. На самом
деле Диане просто хотелось прервать этот тягостный и бессмысленный разговор. За
прошедшие четыре недели они говорили об этом, пожалуй, слишком часто, и она не
желала вновь выслушивать его оправдания, извинения, обещания и прочее. Ей не
хотелось даже сидеть с ним рядом, и она от души жалела, что согласилась
отправиться в Сен-Тропе. Предстоящий месяц на юге Франции не обещал ей ничего,
кроме душевных страданий, и Диана пошла на это, только чтобы не разочаровывать
друзей.
В туалете она некоторое время молча смотрела в зеркало,
разглядывая свое осунувшееся лицо, потом машинально поправила прическу и, выйдя
в коридор, отправилась в салон эконом-класса — к Джону. Но он крепко спал, и
Диана несколько секунд просто стояла, глядя на накрепко запертый люк в самом
хвосте самолета и размышляя о том, как такое могло случиться с ней и с Эриком.
Их брак всегда казался ей прочным и надежным, и даже в самом страшном сне Диане
не могла представить, что их брак может дать трещину. Но это случилось,
доверие, которое она питала к мужу, исчезло, и Диана полагала, что это уже
навсегда.
В конце концов ей пришлось вернуться на свое место. Она
снова уткнулась в журнал. Эрику она не сказала больше ни слова; он тоже
отвернулся к окну и погрузился в угрюмое молчание. Так они молчали до самого
конца полета, когда лайнер приземлился в международном аэропорту Ниццы.
Паскаль, встречавшая их у трапа, сразу заметила, что
Моррисоны сами на себя не похожи — недовольные и мрачные. Но Паскаль отнесла
все это за счет перелета. Да и сейчас ей было не до того — она ведь не знала,
как отреагируют друзья, когда узнают, что их вилла на берегу Средиземного моря
знавала лучшие дни и что теперь она представляет собой лишь капитально отмытый
и слегка замаскированный цветами и яркими платками сарай. Они и так были весьма
удивлены, когда увидели явившегося за их багажом Мариуса. От садовника с виллы
«Любовь с первого взгляда» за милю разило пивом. Его измятый спортивный костюм
при дневном свете оказался еще и изрядно замызганным, и Джон с Эриком удивленно
переглянулись, а Диана брезгливо наморщила нос. Что-то они скажут, когда увидят
Агату, подумала Паскаль. Пожалуй, решила она, все-таки нужно их подготовить,
иначе их ожидает самый настоящий шок. На то, чтобы адекватно описать горничную
— ее красный купальник и алые «небоскребы», — Паскаль потребовался весь ее
запас английских слов и большая часть пути от Ниццы до Сен-Тропе.
— Разве она не носит форму? — удивился Джон,
сидевший рядом с Паскаль на переднем сиденье ее «Пежо». Не такими представлял
он себе горничную и садовника, прислуживающих на роскошной вилле. Джон
представлял, что они носят белоснежные куртки с золотыми пуговицами, прекрасно
говорят по-английски и пахнет от них кофе и круассанами. Но облик Мариуса
поколебал его представления, и теперь Джон не знал, что и думать.
— Как тебе сказать… — смущенно начала Паскаль. —
Признаться, мне эта парочка тоже показалась довольно экстравагантной, но
наблюдать за ними забавно. Кроме того, они умеют хорошо работать… — «Одна беда
— Мариус пьет как сапожник, а пудели Агаты способны свести с ума
любого», — хотелось ей добавить, но она вовремя сдержалась. —
Надеюсь, дом вам понравится, — неуверенно добавила Паскаль, сворачивая на
шоссе, которое вело к покосившимся железным воротам.
— Нисколько не сомневаюсь, — уверенно ответил
Эрик.
— Дело в том, что дом оказался, э-э-э… несколько не
таким, каким мы его себе представляли. Я бы определила этот стиль как…
послевоенный сельский ампир, — нашлась Паскаль, сворачивая на ухабистую
подъездную дорожку. Она уже заметила, что Джон удивленно приподнял брови, но
пока — хвала господу! — молчал. Молчали и Моррисоны, сидевшие на заднем
сиденье, что было на них совсем не похоже, и Паскаль решила, что они
действительно очень вымотались за дорогу.
