— Понятно, — грустно сказал Разлогов. — И на что граждане жалуются, если не секрет?
— На всё. На ребят, которые под окнами бегают. На грязь, на автомобилистов, на уборочные машины, ну, в общем, на всё.
— Меня, как вы понимаете, больше интересуют собаки и их хозяева.
— А-а… Ну, знаете, не там лапу задирают, по газонам бегают и всё такое.
— Стало быть, ничего нового.
— Конечно, — сказала она и развернулась к двери. — Извините, что помешала… До свидания.
— Спасибо, что предупредили.
— Не за что.
Когда активистка ушла, Вероника спросила:
— Чего хотят?
— Сделать выволочку.
— Непременно в выходной?
— В выходной — доходчивее.
— Я бы на твоем месте не пошла.
— Посмотрим, — безвольно ответил Разлогов.
— Надеюсь, ты не слишком расстроен? — спросила жена. — Оценить способен?… Жаль, если я напрасно старалась.
— Ну, нет! Грубой животной радости им у нас не отнять.
— Тогда зови лежебоку.
Четырнадцатилетний сын их, Артем, еще не вставал — лежа в кровати, нацепив наушники, слушал в своей комнате музыку.
Разлогов подозвал к себе Прохора.
Пес подбежал, послушно сел перед ним, шевеля ушами, старательно делая вид, что ловит каждое слово.
— Вот что, дружочек, — обратился к собаке Разлогов. — Уяснил?… Граждане нами недовольны. И все из-за твоего недостойного поведения. Нас вызывают на ковер. Предстоит нагоняй. Может быть, штраф… Так что, разбойник, ты у нас кругом виноват. Давай, отрабатывай. Гони троечника к столу. Пировать будем. Понял?
— Понял, — весело откликнулся Прошка.
Спустя минуту из комнаты сына донесся ворчливый лай. Затем возня, шум. Они заскандалили.
Взобравшись на кровать, пес стягивал с Артема одеяло.
— Сколько можно дрыхнуть?
— Не твое дело, — отбивался Артем. — Тебя не звали.
— Вставай, ну! Завтракать зовут.
— Да отвали ты — привязался.
— Одеяло утащу. Голым будешь.
— Уйди, дай дослушать.
— Муру эту?
— Сам ты мура. Молчал бы, если не понимаешь.
— Родители правильно говорят, нельзя целыми днями попсу слушать. Балбесом станешь.
— Ну, повело. И этот туда же.
— А ты вставай.
— Дослушаю, тогда встану.
— Тебя же все ждут.
— Мам, — крикнул Артем. — Мам!.. Забери свою собаку, она мне жить не дает!
Прошка спрыгнул с кровати и лапой дернул за проводок.
Певичка поперхнулись на полуслове, и музыка стихла.
— Ну, вот, — застонал Артем. — Научили дурака.
Прошка огрызнулся:
— Раз по-хорошему не понимаешь.
— Ну, нахалюга. Держись.
Артем скатился с кровати с намерением поймать и отшлепать пса, но тот легко увернулся и побежал в гостиную.
— Гаденыш. Сейчас получишь.
Пыхтя и опрокидывая стулья, Артем гонялся за псом по квартире.
Вероника захлопала в ладоши:
— Всё, ребятки, всё. Угомонились. Прошу к столу. Завтракать. Стынет.
— А что ты сделала, мам? — спросил Артем. — Что-нибудь вкусненькое?
— Увидишь.
— Сластена, — поддразнивал Артема Прошка. — Сметанник.
— Прохор! — прикрикнула на пса Ника. — Нехорошо так. Ты слишком груб. — И Артему: — А ты голый, не умывался еще, как не стыдно!
— Пусть не лезет, — сказал Артем. — Я бы уже давно за столом сидел.
— Еще и ябеда, — проворчал Прошка. — Ты бы до сих пор лабуду свою слушал, если бы я одеяло с тебя не стащил. Ябеда и врун.
2
После завтрака Разлогов отправился с Прохором на прогулку.
День был летний — теплый, спокойный, приятный.
Пузатый автомобилист, раздетый до трусов, драил свой «москвич». Бубнил мячом в стену трансформаторной станции теннисист-любитель. Ревели под молодняком мопеды. Угрюмая пожилая дворничиха, наполняя тачку кулями мусора, занятно ругалась сама с собой. Над истоптанной непроезжей частью летала беззлобная пыль. Чирикали и невинно капали на умытый асфальт птички.
Они шли привычным круговым маршрутом, в обход равновеликих башен, через пустырь, мимо перенаселенных спортивных и детских площадок, опустевших садов и школ.
Прохиндей занимался своими делами, то чуть отставая от хозяина, то забегая вперед. Поводка он от рожденья не знал, хотя Разлогов постоянно носил с собой изящный плетеный ремешок с прицепленным к нему бархатистым ошейником. Вешал на шею, повязывал, как галстук, и шел. Потому что без поводка, вообще говоря, нельзя, нарушение. Вот он и носил его для отвода глаз. А сам, между тем, считал, когда собака на поводке, за нее даже как-то обидно. И искренне жаль привязанного к собаке хозяина, когда у него, как в тике, дергается голова или падает в лужу шляпа.
Гуляя, они старательно обходили разбитые вдоль домов, заботливо ухоженные цветники, парники, садики за самодельными оградами. Каждый лоскуток земли здесь взлелеян, пахуч и пышен, и Прошку тянет туда — в зоны отчуждения, в уголки отдохновения для оторванных от настоящей земли горожан. Хочется псу насладиться свежими резкими запахами, еще больше хочется оставить свой, усложнить букет, вскинув лапу. Но — нельзя. Он твердо усвоил, что будет наказан, если пометит хотя бы пограничную травку.
В неглубокой сухой канаве за спортивной площадкой встретили Джульетту. Должно быть, у нее начиналась течка. Сунув ей морду под хвост, Прошка в ту же секунду потерял рассудок. Влюбленный Прохор — существо строптивое, глупое, неуправляемое, абсолютно без царя в голове. Джульетта выше него гораздо, помесь овчарки с боксером, — куда ему женихаться? Не понимает. Лезет. То на задние лапы встанет, морду ей обнимет, целует, лижет, то отскочит, ляжет и униженно, просяще хвостом машет. То обнаглеет и, забежав с тылу, за хвост уцепится и катается. Джульетта лениво гавкала, лязгала на него зубами, фыркала, сгоняла. Она, если и хотела чего, то только поиграть, не больше. А вот хозяйка ее, женщина почтенная, в годах, волновалась очень. Разлогов ее успокаивал:
— Ну что вы так переполошились? Ничего же не может быть. Он ниже ее вдвое.
— Да, — усомнилась она, — а ну как угадает?
Пожалев исстрадавшуюся хозяйку Джульетты, Разлогов силой оттащил непутевого жениха, унес.
Прохор какое-то время обиженно на него посматривал, дулся. Но вскоре забылся и вновь увлекся, забегал.
