По докладу хозяйственного строительства Миронов в своей речи заявил, что необходимо объявить свободную торговлю хлебом. Коснувшись на конференции Вакулина, Миронов не счел нужным заклеймить его, как изменника, а, наоборот, обозвал его честным революционером и коммунистом, вынужденным восстать благодаря безыдейным коммунистам и ненадежности Советского аппарата. Характерно, что на конференции всех возражающих ему и инакомыслящих Миронов называл господами, Миронов противопоставил себя, пользующегося доверием населения, – коммунистической партии и органам Советской власти, к каковым население относится враждебно.
11 февраля начали прибывать на станцию Арчада части конкорпуса. Высланною разведкою установлено, что красноармейцы определенно ждали Миронова, который должен сделать чистку их тыла и примазавшихся коммунистов и вообще установить новый порядок. Положение создавалось серьезное – запахло антисоветским душком среди местного населения. Достоверно подтверждается, что Миронов имел тайную связь с темными и подозрительными элементами.
На основании вышеизложенного и принимая во внимание, что организация авантюристов с целью свержения коммунистической партии является не первой авантюрой Миронова, полагал бы о применении высшей меры наказания обвиняемому Миронову… Что же касается арестованной Мироновой Н. В., жены обвиняемого Миронова, за отсутствием улик обвинения полагал бы о необходимости изолирования в пределы Архангельской губернии, ввиду возможности со стороны ея зловредной агитации, могущей пагубно отразиться на казачестве Донской области, среди коего имя Миронова популярно.
Справка: Миронов Ф. К. содержится во внутренней тюрьме ВЧК.
Сотрудник поручений 16 Спец. отд. В. Копылов. 13.8.21 г.».
И тут же резолюция: «Тов. Копылов. 1) Миронов расстрелян. 23.8.21 г.».
То, что даже следователь не знал, что Миронова казнили еще несколько месяцев назад, говорит о сугубой секретности его казни.
Надо признать, что при большевиках Миронов был обречен. Он, как и Думенко, мечтал о воплощении в жизнь крестьянской утопии: чтобы ни кадетов, ни большевиков, а власть народная, то есть крестьянская. Правда, главная крестьянская партия, эсеры, к взглядам которых были близки и Думенко, и Миронов, за месяцы, прошедшие с момента Февральской до Октябрьской революции, показала свою полную неспособность к управлению. То же самое произошло и с левым крылом эсеров, оформившимся в отдельную партию и еще восемь месяцев остававшимся у власти в блоке с большевиками – утопия всегда остается утопией. Шансов победить большевиков у Миронова не было, а то, что он любил их ничуть не больше, чем белых, несмотря на свое членство в РКП(б), в Кремле хорошо знали от многочисленных осведомителей в мироновском окружении.
Пока победа в Гражданской войне оставалась под вопросом, Думенко и Миронов были нужны, даже необходимы. Когда основные силы белых были разгромлены, казнили Думенко. К тому времени в Красную армию уже вовсю вступали казаки и конкурент Буденного из иногородних больше не был нужен. Миронова продержали на воле чуть дольше – он был еще нужен, чтобы агитировать тех донских казаков, которые остались у Врангеля. А вот после разгрома Врангеля Миронов стал для советской власти опасен. Полыхало антоновское восстание на Тамбовщине, восстал Кронштадт. Ленин, Троцкий, Сталин, другие вожди боялись, что Миронов станет новым Антоновым и поднимет казачество против Советов. Поэтому спокойнее было его расстрелять – пусть даже безо всякой вины, при явно сфабрикованных обвинениях.
В отличие от наивного Филиппа Кузьмича, Буденный был куда большим политическим реалистом, прямо в политику не лез, в разговорах осторожничал, с Ворошиловым не ссорился и жил душа в душу – хотя, наверное, догадывался, что друг Клим строчит на него доносы. А Миронова позднее, уже после реабилитации, поливал в печати как мог, изображая авантюристом, примазавшимся к революции.
Скрупулезный биограф Миронова Е. Ф. Лосев отмечает: «В журнале „Дон“ № 8, 1969, напечатано: „Один журналист утверждал, что Миронов якобы еще в 1906 году вел революционную работу, возил революционный наказ станиц и казачьих частей в Государственную думу и за это был посажен в тюрьму. К Февральской революции он, будучи награжден десятью царскими орденами, будто бы присоединился к „платформе“ большевиков, а затем выступил против Каледина. Но вся эта „революционность“ Миронова ни одним документом не подтверждается. Нет свидетельств ни о поездке в Петербург с революционным наказом, ни о том, что он сидел в тюрьме“.
Горько и больно сознавать, что эти слова принадлежат… С. М. Буденному. И не только эти. Буденный всю посмертную память Миронова чернил. Зачем он это делал? Чего ему самому не хватало для пристойной жизни? Власти? Славы? Почета? Денег? Всего у него, кажется, было в избытке. Что мучило-грызло полководца гражданской войны? Ревность-зависть даже к мертвому герою? Неужели он духовно не поднялся выше вахмистерского мышления? Вина Буденного безмерна, потому что им написанное – ложь».
В действительности Миронов был подлинным народным заступником задолго до 1917 года. За то, что он отвез в Петербург наказ от своих земляков, протестовавших против использования казаков в качестве карателей, Миронова после Русско-японской войны изгнали из армии. У Буденного же до 1917 года никаких революционных заслуг не было. Вот он и ревновал к Миронову на старости лет и пытался отнять у Филиппа Кузьмича подлинные факты его биографии.
В тот день, когда Буденный разоружал корпус Миронова, Думенко вступил в командование 2-м конно-сводным корпусом. Перед этим, в августе, Думенко встретился с Иваром Смилгой, членом Реввоенсовета Южного фронта. Смилга впоследствии вспоминал: «В разговоре со мною он больше всего останавливался на военных эпизодах недавних боев. Поддерживать разговор на политические и стратегические темы он был не в состоянии. Начавшиеся в это время успехи Буденного приводили его в нескрываемое раздражение. Зная по рассказам о его военных способностях, я большую часть своих первых крайне невыгодных впечатлений о Думенке отнес за счет состояния его здоровья, которое еще не было восстановлено».
По рассказу Смилги, в 1919-м, не Буденный завидовал прежней славе Думенко, а, наоборот, Думенко тяжело переживал тогдашнюю славу Буденного. Ивар Тенисович в данном случае – свидетель беспристрастный, для него глубоко чужды и подозрительны оба крестьянских полководца, Думенко и Буденный, тем более что последнего поддерживает Сталин, а Смилга – человек Троцкого.
Сам Троцкий так описывал события, предшествовавшие решающим сражениям на деникинском фронте, в которых Буденный со своей армией сыграл главную роль: «Наступление на Южном фронте по плану главнокомандующего началось в середине августа. Через полтора месяца, в конце сентября, я писал в Политбюро: „Прямое наступление по линии наибольшего сопротивления оказалось, как и было предсказано, целиком на руку Деникину… В результате полуторамесячных боев… наше положение на Южном фронте сейчас хуже, чем было в тот момент, когда командование приступало к выполнению своего априорного плана. Было бы ребячеством закрывать на это глаза“. Слова „как и было предсказано“ ясно говорят о тех трениях, которые предшествовали принятию стратегического плана и имели место в июне и начале июля.
