Шкуру с речного монстра сдирали мужчины. Они же развели костер и водрузили на огонь огромный котел. Все дальнейшее, очевидно, считалось делом женщин. Огромные куски нарезали на длинные тонкие полоски, отвратительно воняющие тухлой рыбой и тиной. Вороха этих полосок сваливали в мешки и волокли с берега наверх, там кидали в бурлящий котел и почти сразу же вылавливали обратно, укладывали слоями в пустые котлы, пересыпая пряными травами, — а в кипяток уже отправлялась следующая партия.
Женщины работали слаженно, все, от старух до девчонок. Ножи так и мелькали в смуглых руках, над ворохами разделанного мяса летали шуточки и смех. Паоле тоже вручили нож. Поначалу непривычно большая рукоять норовила вывернуться из ладони, а остро наточенное лезвие то вязло в скользкой плоти «еды», то рассекало ее неожиданно легко и норовило на закуску проехаться по пальцам. Но скоро Паола приноровилась и начала действовать так же ловко, как и степнячки. Даже поймала на себе парочку вполне одобрительных взглядов.
Резать закончили ближе к полудню. У Паолы от непривычной работы нещадно ломило спину, плечи, руки. Разогнулась она с досадливым стоном. Поморщилась: казалось, даже камни пропитались вонью. Девушка зашла по колено в реку, ополоснула пропахшие тиной руки, плеснула в лицо прохладной воды. Едва передвигая ноги, поднялась наверх.
И остановилась, пораженная. Здесь и следа не было царившей внизу, на разделочной площадке, вони. Здесь пахло вареной рыбой, травами и чем-то еще, незнакомым, но откровенно вкусным. Паола невольно сглотнула.
— Ола, сюда. — Зан-лу махнула ей рукой от котла.
Паола выудила вареную полоску, осторожно откусила. Нежное мясо напоминало рыбу или раков, но только слегка. И, определенно, могло бы посоперничать с самыми изысканными блюдами столичной кухни!
Наверное, на лице Паолы в полной мере отразился ее восторг. Зан-лу засмеялась:
— Я же говорила, что тебе понравится!
Монстра ели всем племенем три дня, бездельничая на временной стоянке, отдыхая от утомительной переправы, а воины — и от схватки. Из троих раненых серьезно пострадал только один, и это приводило Паолу в завистливое удивление. Видит Всевышний, степняки по-настоящему сильные бойцы! Тем более жаль, что Империя не получит их помощи…
Девушка сама не заметила, когда презрение к дикарям-варварам покинуло ее. Нелюбовь осталась, упрямое нежелание подчиниться никуда не делось, но презрение… презирать степняков было уж точно не за что. Теперь Паола уважала их. За силу, умение, отвагу. За беспечное «это жизнь», заменяющее привычное для имперцев смирение перед волей Всевышнего. Даже за то, что чем-то неуловимым они, случалось, напоминали солдат из гарнизона ее детства, ничуть не похожих на столичных рыцарей.
А еще то и дело всплывали в мыслях Сай с бабкой и Таграном. Неужели они сумеют проделать этот путь втроем?! Даже и с защитой духов, все равно — две женщины, одна из которых стара и немощна, и только один воин! А Зан-лу, похоже, ничуть не тревожится за сына. Паола долго колебалась, но все же спросила степнячку: мол, как же отставшие доберутся. Но Зан-лу ответила коротко и непонятно:
— У мудрых свои дороги.
Больше Паола не спрашивала. Только молча просила Всевышнего: охрани. Каковы бы ни были те дороги, пусть для Сай, старой лекарки и молодого воина они окажутся гладкими.
На четвертое утро двинулись дальше. Теперь путь кочевья шел от реки прочь, в глубь степи.
Паола с сожалением оглянулась в последний раз на шелково-блестящую воду. После каждого купания крылья ощущались лучше, теперь она не сомневалась, что восстановление хоть медленно, но идет. Эх, знать бы способ ускорить!
Теперь, когда между племенем и тревожными знамениями пролегла широкая река, степняки, казалось, вовсе позабыли об увиденных мудрой Сай демонах. Далекая чужая война не волновала их. По совести, думала Паола, винить их за это нельзя. Соседские-то беды не всех волнуют, а тут — чужие земли. Но, когда вечерами девушки затевали шутейную пикировку с парнями или подначивали их показать удаль в поединках, Паола уходила в сумерки и, злясь на себя и весь свет, пробовала взмахивать крыльями. До одури, до темноты в глазах. Не надеясь на успех. Просто чтобы отвлечься от заполняющей душу ярости. Вложить эту ярость в дело, ведь выплескивать на беспечных варваров — недостойно, да и глупо.
А засыпая, с трудом удерживалась от слез.
Только однажды Паола сорвалась. Тот самый нахал, имени которого она так и не узнала, а отличала по тройной черте татуировки, схватил за руку, рванул к себе:
— Почему каждый вечер уходишь? Иди к нам!
Упершись ладонью в каменно-твердую грудь, Паола вскинула голову — и напоролась на откровенно жадный взгляд. Прошипела:
— Пусти. Быстро.
Бог весть, что прочел молодой варвар в ее взгляде — но железная хватка разжалась.
— Еще раз тронешь — очень пожалеешь.
Развернулась и пошла к женщинам, с трудом удерживая спину ровной, а голову высоко поднятой. Хотелось убежать, забиться куда-нибудь, да вон хоть между тюками, и плакать, плакать…
— Сама о гордости своей не пожалей, — донеслось следом.
Паола побоялась отвечать. Ее трясло. Зан-лу схватила за руку:
— Что с тобой, дочка?
Паола вырвалась и все-таки побежала. Не видя, куда, не понимая зачем, лишь бы подальше. Лишь бы остаться наконец одной. Споткнулась, упала, едва успев выставить ладони, ободрав их о жесткие стебли. Со всхлипом втянула воздух, остро пахнущий горьким полынным соком. И, не сдерживаясь больше, дала волю слезам. Плакала, пока не обессилела, до полного опустошения. А когда затихла, чья-то рука мягко легла на плечо.
— Уйдите, — простонала Паола. — Уйдите, не могу я, сил моих больше нет.
— Пойдем спать, — мягко сказала Зан-лу. — Заспишь беду, утром станет легче. Пойдем, я тебе сон-травы дам, чтоб дурные сны не мучили.
— Меня и так не мучают, — буркнула Паола.
— Стонешь по ночам, — сообщила варварка. — То плачешь, то зовешь кого. Не помнишь, что снится?
— Нет. — Паола села, мотнула головой. Она и правда не помнила своих снов. Ни одного с самого начала этого великого варварского переселения. Но, похоже, оно и к лучшему…
Остаток пути Паола и близко не приближалась ни к девушкам, ни тем более к парням. Держалась возле Зан-лу как приклеенная. Так было спокойней. А взгляды… что взгляды! Пусть нахальный недоумок хоть дырку в спине глазами проест, нечего такую ерунду замечать.
Место постоянного становища Паола, как ни странно, узнала без подсказки и с первого же взгляда. Очень уж напомнило то, прежнее. Ряд оплывших от времени курганов над рекой, сложенные из камня очаги… и — девушка даже глаза протерла! — палатка лекарки чуть в стороне, на отшибе. Откинулась в сторону расписанная знаками-оберегами кожаная занавеска… на пороге показалась могучая фигура… обернулась, посторонилась, пропуская другую, тоненькую и невысокую… Паола радостно взвизгнула, ударила Звездочку пятками, и смирная кобыла пустилась галопом.
