Паоле это не нравилось. Было в этом что-то неправильное, бесстыдное, воровское. Бесчестное вдвойне — оттого, что идти предстояло на земли Горных кланов. Союзников. А еще — обидное. Потому что союзники тоже хороши. Пока мир, дружим, а как война, цены взвинчивать? Хороша дружба, на беде соседа наживаться! Хорош союз, от них войска в помощь ждут, а они шпионов засылают. Ведь именно гномья стрела чуть не убила ее тогда, в переулке по пути из храма! «В войне, как в любви, каждый старается за себя», — сказал тогда Ольрик. Она не стала спорить, не дело спорить с учителем, но горечь на душе осталась надолго. Само слово «союзник» обмануло вдруг, перестало вызывать уверенность. Будто нагнулся понюхать розу, а в лицо ударил смрад тления.
Гидеон, кажется, понимал ее чувства. А может, и сам чувствовал нечто похожее. Пробормотал мрачно:
— Этому союзу так и так крышка. Сегодня, завтра, а может, еще вчера. Еще неизвестно, к месту ли там окажутся наши бумаги.
В футляре у него за пазухой лежали верительные грамоты особых посланников. На случай нежелательных встреч. Тоже хорошо: встреча с союзниками — нежелательная. Тьфу.
— Знаешь, — призналась Паола, — нельзя, конечно, так говорить, но зря это. Не все равно, кто именно нарушит союз.
Гидеон скривился, будто уксуса хлебнул.
— Пошли. Давай найдем сегодня теплый ночлег.
Паола кивнула: ветер с гор вымораживал насквозь, до костей. Страшно было думать, что там, дальше, на снежных землях, им придется ночевать под открытым небом.
Еще раз оглянувшись на рудник, девушка вздохнула и двинулась к приведшей их сюда тропке. Гидеон прав, лучше думать о том, где они сегодня будут спать и смогут ли поесть горячего на ужин. Мысли о союзах стоит оставить тем, кто имеет власть эти самые союзы заключать. Или разрывать.
Резкий порыв ветра швырнул в лицо жухлый, скукоженный лист. Паола озадаченно сморщила нос: прилетевший с ветром запах был чужд и тревожен. Что бы это?..
Гидеон крутнулся, выхватывая меч.
Дальше… вряд ли Паола смогла бы внятно рассказать о том, что было дальше. Все смешалось. Полоснувший по глазам блеск лезвия, волна леденящего страха, и сразу следом — огонь. Боль. Крик Гидеона. Ее взмах крыльями — вслепую, на звук, почти бессознательно. Дерись. Сражайся, не оглядывайся на меня. Вой — она надеялась, что врага. Кажется, она и сама кричала. Кажется, это помогало не бояться. Острая, едкая вонь — паленые листья, паленые волосы, горелая плоть. Гидеон: выпад, кончик меча чиркает по черному кожистому крылу. Крылу? Зеленый камзол расползается черными дырами, дымится. Огонь. Боль. Страх. Крик. Дерись! Хрип. Тьма застилает глаза. Соберись, держись! Держи его, ему драться! Волей Неба, именем Всевышнего… Вой, хрип. Тишина.
— Паола. На, выпей.
Рука под затылком, холод стекла у губ. Глоток. Мятный холод, льдистый огонь. Дышать. Открыть глаза.
О Господи.
Неровные пятна ожогов на лице, опаленные брови. От кривой улыбки едва прихватившая ожоги корочка трескается, подергиваясь мелким бисером сукровицы.
О Боже, только не это.
— Я… такая же?
Мгновение непонимания, ухмылка:
— Уже нет. Больно?
Сесть. Под ладонями — горячие угли и пепел. Вдруг ни с того ни с сего начинают позорно трястись губы.
— Где болит, Паола? Ну же, говори!
— Не знаю. Ничего. Просто…
Он обнимает ее и подставляет плечо, и слезы прорываются наружу, да ладно бы просто слезы, а то ж всю трясет, трусит, колотит самым позорным образом. Детский рев с подвываниями, тьфу! И остановиться сил нет.
— Перепугалась?
— Я… я даже не поняла, сколько их было…
— Двое. Всего двое. — Рука Гидеона теплая, сильная, уверенно гладит спину, задерживается в волосах. — Колдун и жезлоносица.
— Ты их…
— Ну конечно.
— Оххх… Да, перепугалась — не то слово. Откуда зелье?
Эликсиров им с собой не давали: боевым отрядам нужнее.
Гидеон мотнул головой:
— У той взял. — Помедлив, добавил: — А если б она не зелья хлебнуть решила, а ударить, мертвыми были бы сейчас не они, а мы с тобой.
Паолу затрясло. Теперь, когда все закончилось, поняла вдруг: первый настоящий бой. Все, что раньше было, — так, ерунда. Этого врага, настоящего врага, она раньше не видела.
— Помоги встать.
— Уверена?
— Сидя исцелять не умею, а тебе нужно.
От единственного взмаха крыльями закружилась голова. Как будто сил вовсе не осталось. Да что ж это с ней?!
— Отдохни. Отдышись, я уже почти в порядке.
— Да с чего мне отдыхать?!
— Опомнись, Паола, милая, ты же весь бой меня держала! Я ж цел почти! Ты на лицо не гляди, это мелочи! Сюда глянь!
Слова замерли на губах: рыцарь протянул вперед руки, повертел ладонями перед лицом Паолы. Дырявые, обугленные, в пятнах крови рукава — и чистая, молодая розовая кожа в прорехах.
— Я… что? Это что, я?..
— Сядь уже. — Гидеон вздохнул, усадил ее и отошел. Наклонился над какой-то грудой… труп, вдруг поняла Паола, это труп. А вон — второй.
Во рту стало кисло. Паола согнулась пополам, кашляя, тщетно пытаясь подавить рвотные спазмы. Ее выворачивало наизнанку долго, мучительно и мерзко. Подошел Гидеон, протянул флягу. Она кивнула: сил говорить не было.
— Гляди, сколько я всякого у них выгреб.
Гидеон сделал вид, что ничего особого с ней не произошло. Паола была благодарна рыцарю за деликатность, и даже мерзость обыскивания трупов показалась вдруг вполне приемлемой. Это же враги, верно? Они вместе рассортировали добычу: свиток с заклинанием — отдать магам, флаконы с эликсирами — пригодятся, кольца…
Паола отогнала навязчивую мысль о том, что кольца наверняка сняты с убитых. Ссыпала их в ладонь Гидеону: за еду и ночлег всегда расплачивался он. Встала, сказала тихо:
— Пойдем?
Когда они отошли достаточно далеко, когда сердце Паолы перестало колотиться, словно пытаясь пробить грудь насквозь, а навязчивое желание забиться в укромный уголок и пореветь исчезло, Паола окликнула рыцаря:
— Гидеон?
— Да?
— Прости.
Он обернулся резко, будто в драку:
— Всевышний, за что?! Ты о чем, Паола?
— Я вела себя… не знаю, как чувствительная барышня какая-то! Позорище.
— Перестань. — Гидеон уже отвернулся и шел дальше, но в его голосе Паоле почудилась улыбка. — Это твой первый серьезный бой, чего ты хотела. У всех так.
Паола вздохнула и поплелась следом за рыцарем. Она совсем не была уверена, что второй серьезный бой не опозорит ее еще сильнее. Но думать об этом сейчас, наверное, все-таки не стоило.
