В самом начале переулка удается опознать троих. Дрожащая тетушка в вязаной кофте всем своим видом признает непростительную оплошность, шепотом ругая незадавшийся по вине похолодания день. Следом за ней плетется блондинка в дубленке. Пыхтя, среди машин лавирует очкарик за сорок, изнывающий в расстегнутом шерстяном пальто. Все они представляются мне героями басни о точном термометре, переменчивом мире и мнимой определенности в атмосфере над нами. В очередной раз подтверждая, что все может поменяться в любую минуту. В другой день это развлекло и развеселило бы меня. Но не сегодня. Дело в том, что история с «наперсточником» не прошла бесследно. Уже который день в мобильном начальника независимого метеобюро имени самого себя скучный женский голос монотонно докладывает, что абонент недоступен. А к домашнему телефону никто не подходит. Поначалу я недоверчиво тряс мобильный и каждый час менял рингтоны. Потом с удивлением признал, что звонки волшебника, его бесконечное ворчание, журналистские задания, отчеты о простукивании стен редакции, доклады о недавних радиовыступлениях и дождях составляли саундтрек моей жизни, вносили постоянство и определенность в нестройную модель вселенной, центром которой я являюсь. И вот теперь телефон мой умолк.
Узнав о неожиданном исчезновении колдуна, в сатирическом журнале воспряли духом. Секретарша, заместитель-поэт и вахтерши вздохнули с облегчением. Легендарный журналист Алексей Груздев откинулся в необъятном кожаном кресле, сверкнул серьгой и на радостях выкурил три сигареты подряд. Первую неделю неожиданной пропажи начальника, заподозрив какое-нибудь мелкое чудачество или обычное упрямство, я решил делать все, что рассердило бы его еще сильнее. Зачем-то выбрил виски, купил перчатки с обрезанными пальцами, растрепал джинсы на левом колене. Перестав саморегулироваться, при каждой очередной передаче Алены я со всей силы бил кулаком облезлые обои коридора. На ужин грыз чипсы, запивал пивом, а пустые жестянки и бутылки ставил строем вдоль батареи. Я снова начал носить перстень с крылатой смертью. И бродил без дела в сумерках, защищенный бобиной невидимых ниток от любопытных взглядов прохожих. Все эти акции протеста ни к чему не привели. Близится срок сдачи майского материала рубрики. У меня в голове нет ни единой мысли, о чем рассказывать, что освещать. Пустой, потерянный и бесполезный, я слоняюсь по квартире, прислушиваюсь к тишине, нависшей над телефонами, а по вечерам докладываю Костяну сводку новостей из жизни свиньи. Будто почуяв мою уязвимость, отчаяние и грусть, мироздание решило подшутить. В четверг вечером мобильный издал радостный писк, и старый знакомый, дилер чудо-пылесосов Dirby бодро поинтересовался, как у меня дела. Включив у себя на груди зеленую кнопку, воспроизводящую программу презентации, он деловито спросил, не хочу ли я ознакомиться с их продукцией, а заодно получить бесплатно чистку ковра или дивана. Я горячо поблагодарил Игорька за заботу, пообещал, что обязательно перезвоню на выходных. Телефонный разговор с ним лишил меня остатка сил. К выходным я почувствовал себя побежденным, признал, что вселенная опустела. Застыв у окна бок о бок со свиньей, вглядываясь в пронизанную ветрами синь московского неба, наблюдая мерцающие точечки звезд, дрожащие огоньки фонарей и фар, я гадал, куда на этот раз занесло целителя птиц. Не продуло ли его на сквозняке во время уборки контрольно-пропускного пункта. Не попал ли он в неприятную историю с безбилетным грубияном. Не угодил ли в больницу с запущенным остеохондрозом. И, окончательно теряя почву под ногами, я до бесконечности прокручивал в уме полные опасностей, хитросплетений и интриг похождения Дыдылдина на суше, на небе, в воде и радиоэфире.
Незаметно пролетела неделя. Директив и журналистских заданий не поступало. Небо прояснилось. Чтобы окончательно расстроить и доконать меня, в столице установилась самая подходящая пора для бесцельных прогулок по пыльным, обдуваемым душистыми ветрами улицам. Золотые деньки, слоняться, обнявшись, по берегу Чистых прудов. Или сидеть на скамеечке на Воробьевых горах, наблюдая за рекой, накручивая на палец вьющуюся прядь ее золотисто-медных волос. Одним словом, даже погода лишний раз напоминала, что я по-прежнему невидимый и безвестный радиослушатель, имеющий крайне мало шансов пересечься с Аленой где бы то ни было. Упав духом, я посылал Дыдылдину по пять сообщений в день, призывая объявиться, помочь ценным советом или направить мне в затылок вселяющую веру в себя и оптимизм мысль. Звонка не было, вера в себя не возникала, оптимизм не усиливался. Тогда, отчаявшись, я незамысловатого набора уволенного. Я был настроен решительно и намеревался в ближайшие же выходные уехать по любому широкому полупустому шоссе на запад, юг, восток или север. Вон из столицы. Подальше от молчащего телефона. Прочь от форточек и окон машин, из которых последние новости к этому часу сообщает знакомый, но теперь такой далекий и чужой голос.
В Большом Козицком мало людей, но много новеньких иномарок, которые еле-еле ползут впритирку друг к другу. Крыши домов почти смыкаются, меж ними сияет ярко-голубая, сочная дорожка неба. Оно холодное и безоблачное, изредка его пересекает, паря с карниза на карниз, переливающийся перламутром голубь. Засмотревшись на трубы, антенны и ржавые пожарные лестницы, неожиданно чувствую, что кто-то толкает меня в пятку левой ноги. В полной уверенности, что на меня налетел какой-нибудь рассеянный очкарик, оборачиваюсь выслушать причитающиеся извинения. И узнаю, что в пятку мою упирается колесо синей лакированной «Вольво», скрывающей водителя за дымкой тонированного стекла. Неловкий рывок машины, пара миллиметров, нога переломится в самом неподходящем месте и навсегда станет хромой. Водитель гнусаво гудит, требуя, чтобы ему уступили дорогу. Необъятная злоба антициклоном наплывает неведомо откуда. Забыв о саморегуляции, я со всей силы бью ногой колесо машины-обидчицы. Честно говоря, дела нет до того, кто там сидит за рулем, до его годового дохода, до банков, в которых он держит сбережения, до островов, на которых отдыхает. Я бью бок машины еще и еще. Мне плевать на магазины, в которых водитель этой «Вольво» приобретает еду и одежду, на его дачу с бассейном и беседкой для барбекю. Возмущение зашкаливает. Видимо, окончательно превратившись в пень и уронив себя в лужу, я сейчас крикну, что ни у кого в этом городе нет права наезжать мне на пятки средь бела дня. Стекло опустилось, из салона завитушками струится тихая музыка. Хмурая брюнетка с безупречным каре сердито рассматривает меня. Постепенно тоненькие бровки расправляются, внимательные глаза цвета сумерек усмехаются и светлеют. Я слышу тихое, стирающее границы «Привет» – со знаком вопроса в конце. И повелительное, обезоруживающее: «Куда тебя подвести» – без знака вопроса. В салоне холодно. Не думая извиняться за избиение машины, я накидываю капюшон. В ментоловой дымке растекается необязательная, спокойная музыка. Хозяйка жизни медленно и терпеливо рулит по переулку, на ходу бережно пряча темные очки в футляр из крокодиловой кожи. Заслоняя заднее стекло, на вешалке покачивается чехол с костюмом. На заднем сиденье звякают две бутылки минеральной воды Perrier. А еще валяются бирюзовая сумочка, зонтик и журнал Forbs.
Мы выкатываем из переулка. Короткие властные пальчики делает музыку тише. Хозяйка жизни полушепотом заявляет, что ее зовут Вероника. И тихо добавляет: «Ну, рассказывай». По тону ее команды ясно, что она ожидает услышать отнюдь не исповедь гувернера карликовой свиньи. Не намерена она внимать и отчету о жизни сказочника, опутанного бобиной ниток, не видимых глазу обычного человека. Не говоря уж о похождениях пресс-секретаря знаменитого на всю столицу целителя голубей. Она слегка улыбается, ожидая единственно правильный ответ. В это время из моей сумки раздается негромкий всхлип, намекая, что кто-то прислал смс. Дилер чудо-пылесосов пытается выяснить, когда можно провести демонстрацию уникальной продукции фирмы Dirby и чистку ковра или дивана по выбору в подарок. Эта последняя капля, как всегда, делает свое дело. Я вспоминаю, что на мне – растрепанные на колене студенческие джинсы Костяна, а еще новые казаки и в голенище левого вложен ржавый рыболовный нож. Я прозреваю, что со стороны мало чем отличаюсь от татуированных губошлепов с рекламы Calvin Klein и Levis. И еще от сотен спешащих по улицам, спускающихся в подземные переходы, выбегающих из офисов парней в возрасте от двадцати до тридцати, готовых в любую минуту встретить зеленоглазую хозяйку жизни за рулем лакированной «Вольво». На моем лице не написано, что с некоторых пор я – единственный в своем роде специалист в области смены настроений контролера окраинной железнодорожной станции. В конце концов, о проблемах изменений климата можно немного помолчать, тогда никто не догадается, что тяготит меня в последние дни. Я невозмутимо заявляю, что живу в В-ском переулке с хитрющей карликовой свиньей по кличке Ефросинья, которая слушает радионовости, наблюдает с подоконника за происходящим в мире и лечится от гипертонии классической музыкой. Без труда копируя беспечный треп радиоведущих, признаюсь, что больше всего на свете обожаю гонять в сумерках на мопеде, а на жизнь зарабатываю статьями в глянцевом журнале «МелсХелс». Хозяйка жизни удовлетворенно кивает, улыбается и неторопливо рулит по улочкам, запруженным машинами и людьми. И тут в голове зарождается необычная мысль. Она искрит как оголенный провод, лишая покоя, заставляя безотлагательно действовать. Скинув капюшон, пригладив волосы и опустив воротник куртки, я стремительно воплощаю задуманное в жизнь. И первым делом интересуюсь, слышала ли Вероника о легендарных пылесосах с тройной системой очистки и скоростным двигателем Харлея. С ними в комплекте идет ведерко моющего средства и компактный чемоданчик с тридцатью насадками, превращающими уборку в праздник творчества и самовыражения. Как ни странно, Вероника ничего не слышала о сказочной продукции фирмы Dirby. Это она неподражаемо подтверждает растерянной улыбкой, наклоном головы и легоньким движением плечиков вверх – отработанным и уместным набором жестов, обозначающих неосведомленность занятого человека в непримечательных, по его мнению, вещах.
