Последующие несколько дней я, Митя Ниточкин, разыскивая поводок свиньи, мог по рассеянности заглянуть в холодильник. А в метро, роясь в сумке на предмет проездного, зачем-то извлекал оттуда телефон. Это тоже означало, что весна со дня на день наметила окончательное прибытие в столицу. И все бы хорошо, но как-то вечером Дыдылдину позвонил главный редактор Груздев и сурово потребовал, чтобы Василь Василич давал правильные прогнозы:
– Не халтурь, ты же колдун, а не наперсточник, – прошепелявил легендарный журналист, сжимая сигарету в зубах, грозно сверкая серьгой. По всей видимости, главный редактор еще долго рассуждал и рычал в трубку, не подозревая, что его слова пролетели мимо ушей. «Наперсточник» болезненно отозвался в душе Дыдылдина. Уронив трубку, маг и чародей опустился на облезлый диванчик и два часа бубнил на все лады: «Наперсточник, ты подумай. Вот награда за многолетнее служение природе! Тоже мне, наперсточника нашли! Да вы наперсточников не видали… Я вам покажу наперсточника. Я вам дам нюхнуть повсеместную гололедицу и непрекращающийся снежный буран…» На втором часу сетований волшебник схватился за щеку и предался тоске. С наступлением вечера его обида и растерянность лишь усилились, нагнетая тяжелые снеговые тучи в небе окраины, раздувая в центре столицы порывистый северозападный ветер, который гонял по переулкам обертки от сигарет, фантики, отработавшие короткий век лепестки роз и мятые рекламки. Потом стекла московских новостроек, хрущовок, панельных девятиэтажек, торговых центров и офисных особняков осыпал нескончаемой азбукой Морзе косой мелкий дождь. Волшебник прогулял две ночные смены. Задел и рассыпал на кухне пакет муки, спровоцировав неожиданный апрельский снегопад. Он оставил без внимания предупреждения начальника станции, отмахнулся от попреков жены, отказался от блинов, заперся в комнате и не подходил к телефону. Начались заморозки. Город выстуживала свора порывистых Собачьих ветров. Кое-как оправдавшись перед Карлушенькой Тридцать Третьей, Василь Василич позвонил и бесцветно изрек из трубки:
– Давай разбираться, сказочник. Мы с тобой предсказали дожди. Но пара дождей все же произошла. Солнечные дни мы предсказали. Но и солнце было! Или ты опять приписал отсебятину? Уясни: твое дело излагать, а погодой занимаюсь я. Кстати, скажи на милость, кто тебя просил рассуждать об имидже современного колдуна на страницах старческого журнала «Индюк»? Кто заставлял нести околесицу, будто Дыдылдин – образцовый семьянин, хороший отец, верный и преданный супруг. Яичницу жене по субботам готовит! Ходит сам в магазин за батонами! Не надо выставлять меня на осмеяние, сынок. Заруби на носу: маг Дыдылдин никогда не будет подкаблучником, живет своей жизнью и свободен как ветер. Но при этом, подчеркиваю, остается порядочным человеком. И не устает повторять: каждый сам за себя в этом мире, но надо верить друг в друга и уважать окружающую среду… Последний раз предупреждаю: не порть мне репутацию. А то ураган нагоню. Налажу вокруг тебя проливные дожди. И превращу твою карликовую свинью в здоровенного кабана… Ну, объясни, почему Груздев недоволен? Злосчастный Зубняк я из редакции выгнал, грозовую тучу из его кабинета устранил, двойную радугу поставил над столом. Чего еще журналюге надо? В любом случае мы не должны терять рубрику. Мы обязаны удержаться, мне еще надо простучать подсобку бухгалтерскую и два кабинета. А там в каждом – по четыре стены. Помни: на карту поставлена репутация твоего начальника и сокровища легендарного журнала. Старайся, сказочник. А то накажу.
В тот вечер я присмотрелся к свинье и заподозрил, что Фрося сильно подросла за последнее время. Перерыв тумбочки, перевернув аккуратные стопки полотенец, скатертей и наволочек в стенном шкафу, я отыскал в коробке рукоделия сантиметровую ленту, принадлежавшую кому-то из предков Костяна по женской линии. Полчаса я бегал за свиньей, пытаясь измерить ее от пятачка до хвоста. Потом она, как всегда, скрылась под диваном и сидела, ворчливо похрюкивая, вздыхая и тяжело дыша. На всякий случай для нормализации ее давления пришлось поставить классическую музыку. И тут, будто почуяв, что о нем сегодня думали и говорили, главный редактор, гранитная глыба и упырь, позвонил, зловеще прошепелявил: «здравствуй-здравствуй» – и неожиданно заревел мне в самый мозг:
– Где твое мастерство, Ниточкин? Ты должен вкладывать его в рубрику. Ты обязан рассказывать о животрепещущем, о наболевшем! Ты журналист, черт побери. Сотрудничаешь с легендарным изданием страны… И потом, твой колдун через день объявляется к нам в редакцию, усыпляет вахтерш, запускает в здание снегирей и дятлов, стучит кулаками по стенам, требует заварить липовый цвет, клянчит журналы и всячески отвлекает художников от работы. Из-за этого продажи «Индюка» снова упали. Спонсоры волнуются. Два лучших карикатуриста ушли от нас расписывать туалеты ночного клуба. Вчера твой колдун час махал у меня перед носом ракеткой, рассказывал про целебные свойства одуванчиков и грозился наслать на новую секретаршу порчу. Он меня систематически утомляет радугами, дождями, воронами и календарями. Поэтому я вашу мишуру буду безжалостно сокращать. Тебе не раз повторяли: рассказывай о погоде в доме, о погоде в городе и в стране. Об атмосфере в широком смысле слова. А не о похождениях сумасбродного старикашки! Я требую: ум вкладывай в прогнозы, а то уволю к чертовой бабушке… – так пригрозил главный редактор, был он агрессивен, пасмурен, зол на весь мир и ни капельки не хотел саморегулироваться. Это чувствовалось в его голосе и передавалось окружающей среде. После того как главный редактор бросил трубку, телефон некоторое время мигал, потом окончательно отключился и испустил дух. Тогда в голове моей задребезжали тревоги, а за окном ветки деревьев изо всех сил трепал безымянный ураган-нелегал, ворвавшийся в московский вечер с пасмурных берегов Белого моря.
«Московское время 14 часов 30 минут. В эфире передача “Легкая жизнь”. Позвольте представить наших сегодняшних экспертов и гостей», – застигая врасплох, утверждает насмешливый голосок Алены из приоткрытого окна кафе. Я, Митя Ниточкин, неторопливый прохожий с приподнятым воротником, направляюсь в банк получать от Костяна долгожданный перевод на мелкие расходы свинье. Иду по Большому Козицкому, развлекаясь обнаружением в толпе «жертв термометров». Их следует отличать от:
а) рассеянных личностей, напяливших сегодня то же, что и вчера;
б) фриков-фетишистов, не мыслящих себя без любимой куртки или плаща;
в) увлеченных трудоголиков;
г) безнадежно влюбленных и недавно разведенных жителей города;
д) подростков, старичков и иностранцев.
Вообще, жертвы термометров – личности, скептически настроенные к чему бы то ни было. И все же однажды, в итоге долгих проб и ошибок, они находят источник абсолютной истины, несомненную точку опоры в непримечательном термометре, скромно маячащем с наружной стороны окна. С тех пор ежедневно, перед выходом на работу, каждый из них выясняет, напротив какой отметки застыл заветный бордовый столбик. Безоговорочно уважая мнение измерительного прибора, обретая благодаря его показаниям определенность в жизни, каждый из таких людей послушно натягивает толстенный свитер или накидывает легкомысленный продуваемый плащ. Уже в полдень они понуро бредут по переулкам, оттягивая шерстяное горло свитера, обдувая перегретое тело, беспомощно обмахиваясь газеткой. Пристыженно озираются по сторонам, выясняя, кто заметил позорный просчет. Или бегут, дрожа в тонкой ветровке, беспокойно поглядывая на небо, поднимая воротник, покачивая головой и бормоча что-то про стеганую безрукавку.
