Где же еще поселиться колдуну погоды, как не в Москве, ведь это самый подходящий город для разговоров о погоде. Погода – тема, которая объединяет врагов и друзей, отцов и детей, красноармейцев и белогвардейцев, диссидентов и патриотов, наших и ваших, старых и новых. О погоде можно говорить с первым встречным, с соседом, с коллегами и даже с начальником. О ней можно кричать с экрана телевизора и из радио, выражая оригинальное и непредвзятое мнение. По глубокому убеждению Дыдылдина, скачки температур и давления, оттепели в январе и неожиданный снег в мае для того и нужны. Ведь погода – лишь предлог, чтобы незнакомые заговаривали на улице, а одинокие – знакомились в транспорте и кафе. Чтобы близкие, состоявшие в долгой ссоре по пустякам, удивившись февральскому дождю или радуге в начале декабря, позвонили друг другу. И у них в запасе всегда имеется подходящая тема для разговора.
У самого Дыдылдина всегда есть повод позвонить в любое время суток друзьям, родственникам и знакомым. Он запросто набирает номер, бормочет «привет», спрашивает: «Как тебе погодка?» А потом гордо заявляет: «Я старался специально для тебя. Кстати, – продолжает он, – март в Москве и области хочу сделать теплым.
Я в конце февраля заходил в отдел кадров нашей железной дороги, отнес девчатам шоколадки, поздравил со скорым наступлением весны. Они меня просили, чтобы к Женскому дню стало тепло и сухо. Что поделаешь, обещал коллегам, значит, так и будет».
Как же научиться влиять на погоду, где приобретают подобные таланты? По образованию Василий Васильевич – слесарь второго разряда. Но он с гордостью заявляет, что быть колдуном – его призвание, и признается, что большинство магических навыков приобрел сам, а некоторые получил от рождения. «Чтобы понять, кем быть, – говорит Дыдылдин, – надо сначала попробовать, каково оно – быть никем и не быть вообще».
Никем Василий Васильевич был до двадцати лет. Скитался по городам и селам, женился, был под пятой, растил дочь, разводился, работал слесарем, но все это ему показалось скучным. Быть никем – однообразно и малоинтересно, решил он.
Пять раз не был вообще Дыдылдин, и, возвращаясь к жизни, каждый раз извлекал из небытия утешающие таланты. Первое путешествие в мир иной совершил Василий Васильевич в детстве по вине молнии, что ударила в него на лугу, частично лишив памяти. Пролежав три недели в реанимации и благополучно продолжив существование, Дыдылдин обрел связь с природой и в качестве компенсации за моральный ущерб получил от нее в дар умение разгонять облака. Вторая смерть Василий Васильевича наступила в юности по вине нерадивых электриков города Иванова, оставивших торчать из земли оголенный провод. Второй раз выжив, Василий Васильевич заподозрил в основе мироздания грандиозное надувательство, которое шло вразрез с его планами и чаяниями. Тогда, взбунтовавшись, он самостоятельно научился управлять ураганами и предотвращать дожди. Далее, как-то в марте, совершенно неожиданно ушел Василий Васильевич под лед. Опустился на дно, поразмышлял о смысле жизни, пришел к выводу, что никакого смысла в жизни нет, а кругом в бесконечность простираются пустые слова и жажда наживы. Но сила Архимеда вытолкнула его из воды, добрые люди помогли выбраться из-подо льда. Тогда Дыдылдин решил, что смысл жизни надо устраивать самостоятельно, и стал отсылать снегопады в отдаленные регионы Земли. А в четвертый раз ушел Василий Васильевич из жизни во сне. Ему снился усатый и умный журналист Владислав Листьев, давний ведущий программы «Поле чудес», который сказал: «Все, Дыдылдин, ты свое отыграл. Ты пустой, никчемный человек. Твой век подошел к концу. И сейчас ты умрешь, как мышь, голубь или моль». Но Василий Васильевич во сне возмутился, не пошел следом за усатым журналистом по темному коридору Останкина. Неведомым способом сумев включиться, он выругался и сказал, что ему еще многое предстоит совершить. А в пятый раз окончательно и бесповоротно умер Василий Васильевич от любви. К женщине из Тирасполя, наполовину цыганке, которая никогда не пудрилась и не носила трусов. Но и в этот раз, справившись с собой, он вернулся к жизни и с горя решил сделать климат всей планеты теплее, чтобы сердца людей согревались. А в дальнейшем, умирая по мелочи от одиночества, в нескончаемой очереди за документом и от отравления несвежей килькой, каждый раз обманывал Дыдылдин судьбу и возвращался на белый свет в большом разочаровании, зато не с пустыми руками. Вот так, из-за оскорбительной бессмыслицы существования и несбыточности любви постепенно стал бунтующий человек Василий Васильевич тем, кто он есть, – главным волшебником Москвы, начальником метеослужбы имени самого себя, колдуном погоды Дыдылдиным.
Потому что, как он любит повторять, иногда обретается любовь, вера и талант из гнетущей пустоты ночного неба. Из протеста против низких серых облаков, устилающих крыши окраинных домов старым войлочным одеялом. И находит себя человек на широких проспектах, по которым гуляет ветер, находит себя среди бледных лиц с остановившимися глазами. И совершенно неожиданно, когда все распутья пройдены, а обходные пути отрезаны, становится иногда человек от отчаяния самим собой. И никем другим».
Торжественно раскрытый журнал «Индюк» лежит посреди стола. К этому часу я прочел собственную статью раз пять и успел выучить наизусть. По поводу ее выхода мы с волшебником пререкаемся в кафе «Шоколадница» на Малой Дмитровке, недалеко от кинотеатра «Россия». Небо за окном – низкое и пасмурное. Мешковину облака наспех простирнули бруском хозяйственного мыла в стареньком алюминиевом тазу. Насупленный Дыдылдин размахивает книжечкой меню, трясет у меня перед носом листком со специальным весенним предложением, распечатывает третью зубочистку, сердито ломает ее пополам, бросает в пепельницу. И, согнувшись над столом, бормочет, что я написал чушь и отсебятину, нагло переврал его биографию, все вехи магического пути, забыл упомянуть историю солнечного мальчика в детдоме и зачем-то приплел Владислава Листьева.
– Ты меня разочаровал, пропащий. Ты меня осмеял на всю страну.
– Но начальник… редактор требовал…
– Молчи, тебе слова не давали. Я ждал добрую и теплую сказку. Вместо этого ты уподобляешься журналюгам, гонишь пургу. Дубина ты, и больше никто. Обидел ты меня. Сейчас заморозки начнутся. Сосульки посыплются на головы ни в чем неповинных людей. Столица превратится в город гололедицы и вечных снегов… Пока не поздно, одумайся. Не разочаровывай начальника окончательно. Скажи на милость, что за отравление килькой? А что за женщина, которая не носила трусов? Как я теперь эту статью жене покажу? Как этим материалом на работе похвастаюсь?
Я сворачиваю синюю салфетку пополам, потом еще раз пополам, покачиваюсь в такт музыке. Честно говоря, так и подмывает сказать целителю московских птиц, что не надо было и ему лезть не в свои дела. Никто его не просил названивать Алене. Тем более никто не заставлял передавать ей от меня привет в прямом эфире радиопередачи. Но я сдерживаюсь, молчу и терпеливо сношу упреки.
Тем временем бармен и официантки, облокотившись на стойку, недоверчиво поглядывают на нас. Мы являемся объектами изучения еще некоторых людей, которые пьют горячий шоколад за соседними столиками. Немного отдышавшись, обиженно отстранив журнал, главный волшебник Москвы, облаченный по случаю нашей второй публикации в синий атласный кафтан, выбирает пирожное к чаю, по-гамлетовски вопрошает, где же уха. Потом решительно щелкает пальцами, подзывает официантку и требует срочно включить здоровую, вселяющую оптимизм музыку.
