Нашли совершенно случайно, там, куда не раз заглядывали, – в шкафчике в прихожей, почти у двери! Но все равно до конца не были уверены, оно это или нет: никто вещества такого не видел, в руках не держал и толком не знал, как следует с ним обращаться. На кадрах, снятых камерой из кухонной люстры, было видно, что сам Алхимик работает в перчатках, все химикаты берет стеклянной ложечкой или лопаточкой, коих под руками у проводивших обыск не было, и затем отвешивает на аптекарских весах. Поэтому, раскрыв капсулу, Корсаков вытряс в пластиковый пакетик всего шесть гранул: не исключено, что гений вел строгий, поштучный учет, потому как всего-то зерен было около сотни. Времени, чтобы вмонтировать видеокамеры в мебель или стены уже не оставалось, квартиру и так покидали спешно, допустив обидную оплошность, о которой Корсаков вспомнил позже, – забыли закрыть дверь на кухню.
Впоследствии, когда отсматривали видеоматериалы, стало ясно: Алхимик это заметил, после чего тщательно обследовал свою лабораторию, но вроде бы больше его ничто не насторожило.
О промахе стало известно позже, а тогда, заполучив образец топлива, Корсаков тотчас же поехал в Осколково. По дороге он дважды извлекал пакетик с зернами и пытался их рассмотреть – ничего особенного, похожи на красноватую гранитную крошку, которой стали посыпать обледенелые тротуары зимой, чтобы не скользили прохожие. И опять возникало сомнение – то ли взяли?
Когда он во второй раз прятал пакетик во внутренний карман пиджака, ощутил, что тот вроде бы стал теплым, однако особого внимания не обратил.
Аналитическая группа Церковера уже ждала топливо, поэтому на крыльце встречал сам начальник разведслужбы Филин, пожалуй, впервые заметивший Корсакова – за руку поздоровался. После чего забрал пакетики с образцами и исчез в недрах лабораторного корпуса, где помещались ученые и молодые гении-фабриканты. Оскол все еще интриговал и держал своих людей особняком; впрочем, Марат как исполнитель не хотел вникать в алхимические тонкости – ему было достаточно оперативной работы, которую он, по сути, осваивал заново.
Об успехе немедленно было доложено Сторчаку, который приехал в Осколково, чтобы лично поздравить своего бывшего начальника охраны. Супервизор был главным куратором технопарка, осуществлял стратегическое руководство, влезал во все оперативные дела Корсакова и добывал деньги для развития, контактируя с Братьями Холиками. Оскол официально был провозглашен президентом, однако занимался строительством и одновременно исполнял обязанности научного руководителя, хотя к науке никакого отношения не имел. Это не мешало ему управлять своей аналитической группой и развивать фабрику гениев, пока что создавая полуфабрикат из двух десятков молодых людей, собранных по университетам. Вчерашние студенты-вундеркинды запахивали старую и сеяли новую кукурузу, кто умел управлять сельхозтехникой, и больше орудовали лопатами вместе с гастарбайтерами, нежели занимались наукой, что относилось к издержкам становления.
Главный офис был уже готов, поэтому поздравление состоялось в кабинете Смотрящего, и пока Марат докладывал подробности проведенной операции, на территории технопарка завыли сирены пожарных машин. Дабы не портить торжественного момента, Корсаков между делом стал закрывать окно и тут заметил, что из соседнего корпуса, где помещалась лаборатория, курится не дым, а что-то похожее на марево, изламывающее пространство, – перегретый и на вид не опасный воздух. А вокруг суетится охрана, иностранные рабочие вперемежку с юными гениями-аналитиками и пожарные уже раскатывают рукава.
Оказывается, ученые начали исследование внешних параметров топлива, разделив его по зернышку и растащив по кабинетам. И почти одновременно у всех стали плавиться лабораторные фаянсовые чашки, куда поместили эти крупицы, и уже от них загорелись столы. Желая спасти образцы, аналитики пытались затушить огонь, однако пламя – если так можно было назвать совсем не жаркое и непривычное свечение, от воды лишь разгоралось, словно в кузнечных горнах с дутьем, и уже было не найти, не выцарапать из огня мелкие крошки. А они, видимо, оказались на полу, ибо вдруг загорелся старый институтский линолеум и только потом начали трещать и лопаться железобетонные перекрытия. Повинуясь инстинкту, ученые все еще лили воду из кранов, тем самым возбуждая огонь, и только когда от едкого дыма тлеющего линолеума стало нечем дышать, выбежали наружу.
С улицы хорошо было видно, как пожар почти одновременно переместился этажом ниже, охватывая все бо́льшую площадь. Охрана начала эвакуацию людей, а прочее население технопарка сбежалось к горящему корпусу и с пытливым, затаенным интересом наблюдало, что будет, снимая на мобильники. Своей противопожарной службы в Осколкове еще не было, поэтому вызвали городскую. И пока она разворачивала рукава и ковырялась с гидрантами, которые не открывались много лет, горели уже три верхних этажа. Пожарные в здание не входили, поскольку начали рушиться перекрытия верхних этажей; они выдвинули лестницы и теперь лили воду в окна, хотя пламени как такового не было и лишь кое-где сверкали голубоватые сполохи, как от электросварки. Огнем горело только то, что могло гореть – деревянная отделка, резина, мебель и полы, но и то как-то необычно, словно бездымный порох, быстро и ярко. Столб раскаленного воздуха поднимался вертикально вверх, и по нему, как по трубе, уносились в небо облака густой белой пыли, а вокруг возник странный ветер, кольцом охвативший пожарище. Все это напоминало вдруг проснувшийся вулкан, притягивало взгляд и зачаровывало даже видавших виды пожарных.
Первым спохватился Смотрящий и приказал выключить брандспойты: вода еще пуще раздувала огонь, словно туда плескали бензин. Того же потребовали пришедшие в себя и впечатленные зрелищем аналитики, будто бы узревшие мгновенное расщепление воды на химические составляющие, то есть на кислород и водород. Пожалуй, только они да начальник разведслужбы, не расстающийся со своим портфелем, не суетились, не паниковали, а ученые старики уже пытались изучать процесс горения: брали пробы воздуха, выделяемого газа и, рискуя жизнью, лезли чуть ли не в огонь, чтоб выхватить лепешки и комья остывающего бетона.
Пятиэтажный панельный корпус через полчаса уже был весь объят невидимым пламенем и начал осыпаться с грохотом и треском. Столб пыли поднялся метров на двести, и она не осыпа́лась, как это бывает обычно, а почему-то таяла в воздухе или вовсе уносилась еще выше, в стратосферу. Излучающего тепла тоже почти не наблюдалось, но внутри пожара температура была такой, что из целых еще бетонных плит стекал или с силой выстреливал жидкий металл – плавилась стальная арматура! Институт строили при Хрущеве, в шестидесятых, когда цемент на домостроительных комбинатах еще не воровали, крепчайшие, хорошо пропаренные плиты на глазах превращались в песок и пыль.
Оскол все еще пытался что-то спасти, но его удерживал Смотрящий, стоически наблюдавший за пожаром. Когда рассыпался третий этаж, он спохватился и куда-то позвонил. Через четверть часа на территории технопарка приземлился Ми-8, и спецназ в черном вывел с территории всех гастарбайтеров и оттеснил недорощенных гениев в перезревшую, прошлогоднюю кукурузу. Скоро в небе появился еще один вертолет и, сделав круг, сел возле нового офиса, к которому убежал Сторчак. Он и привел к горящему зданию Братьев Холиков. Из-за реактивного гула невидимого пламени не было слышно, о чем они переговариваются, но они смотрели и что-то живо, даже радостно обсуждали.
