– Ты маленький бедный зверек… – заговорила Тари. – Просто маленький, нелепый, несчастный зверек. Худо тебе пришлось, загнали тебя до полусмерти, заморозили… Как меня.
В предсумеречный час Рэм решился разбудить Тари.
Она посапывала и почмокивала во сне, как девочка гимназических лет. За окном ветер гнал снежные заряды, подвывая голодным гласом Ходики мерно ворочали шестеренками – тюк да тюк. У входной двери возилась собака.
И Рэму представилось, что сюда, к ним с Тари под крышу, забрел мир. Мир-как-отсутствие-войны. И, может быть, ветер разнесет мир по громадной равнине от Голубой Змеи до Северо-Западных гор. Мир укроет землю белым пухом, умягчит сердца, дарует людям покой и милосердие…
Жаль будить женщину, вот только руки совсем занемели.
Тари вовсе не собиралась спать, она захотела лишь подремать чуть-чуть. Но Рэм-то перед тем отсыпался как следует в течение нескольких дней, а ее совсем лишили сил две жадные, неистовые схватки на перине, последовавшие одна за другой почти без перерыва «Все, я никакая… я полежу, закрымши глаза… самую малость… нет, держи меня крепко… продолжай… меня обнимать…» И он обнимал женщину вот уже третий час.
Ее макушка пахла дегтярным мылом, скверным куревом и желанием. Желание пробивалось сквозь грубые ароматы военной поры, будто родник сквозь каменные потроха горы.
Что ей сказать? Милая? Мало. Любимая? Много. Дорогая? Слабо. Мое тепло, мой свет, моя родная? Это все припасено не для нее. Даже сейчас – не для нее.
Тари сладостно зевнула – так, как зевают коты: без всякого этикета, зато с заворачиванием щек к ушам, а ушей к затылку. Повернулась к нему лицом и обняла с неожиданной силой. Ну да, руки, успевшие привыкнуть к ведрам с водой, топору и тушам раненых, одним словом, к одиночеству… В глазах ее стоял немой вопрос: «Ну, что у нас произошло? Военно-полевая случайность? Если нет, то какими словами ты подаришь мне маленькую надежду? Нужны очень правильные слова. Ведь я заслужила надежду, не правда ли?»
– Мне с тобой – теплее.
Она улыбнулась. Значит, слова подошли. Значит, слова – правильные.
– Я хочу сделать для тебя что-нибудь очень хорошее… Рэм… – так она впервые назвала его по имени.
– Еще?
Тари хихикнула.
– Понятно, еще. Но еще у нас будет… вечерее. А сейчас – что-нибудь очень хорошее и необычное. Я бы тебе сготовила ягодный пирог, у меня раньше ягодный пирог выходил – у-у-у! Ни у кого такого пирога не выходило. Пальчики оближешь. И ягода как раз сушеная имеется. И мука есть. Вот только тесто надо делать особенно, тут, видишь ты, свой секрет. А у меня в погребе хоть шаром покати. Ну, к соседям сбегаю, поклянчу…
– Нет.
– Почему – нет? – удивилась она. – Ты такого пирога в жизни не пробовал. Или разорить меня боишься? Не бойся, я…
Рэм ласково закрыл ей род ладонью.
– Захочешь – так испеки свой фирменный пирог. Ну, разоришься. Ничего! Моих продовольственных возможностей, думаю, хватит, чтобы мы оба не умерли от голода. Но сейчас я хочу другого.
– М-м? – уверенно замычала Тари под его рукой. Слова «мы оба» заставили ее плотнее прижаться к Рэму.
– Да, и этого тоже. Но… как ты сказала? Вечерее. А сию минуту скажи мне: до войны где-то в вашей местности нашли старинный дом… Я так понял, его просто хотели перестроить, сбили старую штукатурку и обнаружили кладку многовековой давности. И еще дворянский герб на фасаде. Герб рода…
– Чарану! – перебила его Тари, освободив рот от приятного плена – Еще бы! Я наизусть знаю этот дом. Это наша самая большая достопримечательность! Раньше сюда народ со всей Империи съезжался – посмотреть на дом Пестрого Мудреца… да еще испробовать второй тутошней достопримечательности – медового калача со специями. Зачем тебе палаты Чарану?
Он рассмеялся. Зачем ему палаты Чарану? Да лучшее в жизни Рэма связано с их первым владельцем! С другой стороны, кто он для провинциальной медсестры, повидавшей, какими бывают повстанцы? Особенно те повстанцы, которым нечем опохмелиться… Комиссар. Упырь. Ну, в лучшем случае недокомиссар. Недоупырь. Упыришечко. Зверек. Не вполне то есть человек. Упыри, знаете ли, умного не читают и о высоком не думают. Упырям бы кровушки да спиртику…
Смешно.
– Когда-то, давным-давно, у меня была совсем другая жизнь. И в той прошлой жизни я очень-очень интересовался Мемо Чарану. По специальности.
– А какая у тебя была специальность? Нет, погоди, не отвечай. Иди-ка сюда…
Тари приблизила свои губы к губам Рэма, вдохнула его запах, прикоснулась к ним нежно, будто пробуя на вкус. А потом впилась в них с бешенством – то ли поцеловала, то ли укусила. Стиснула крепкими своими руками. И Рэм ответил, одолевая ее, укладывая на лопатки…
На «вечерее» ничего отложить не удалось. Тари была из тех женщин, которые выжимают досуха.
А потом они оделись и вышли из дома. «Пойдем, зверек, я тебе покажу. Дом-то совсем рядом Ты идти можешь? Как нога у тебя там? Не болит? Не кровит? Я тебя очень берегла сегодня…» – «Это называется берегла?»
Они шли по безлюдной заснеженной улице, здороваясь с каждым встречным-поперечным. Тут все знают всех, и слух о том, что сестра милосердная уже ходит под ручку с ихним комиссарищем, наверное, за час разнесся по всей округе. Ин, ладно. Хорошо, думал Рэм, что у него кто-то есть. Хорошо, что он сам есть у кого-то. Чего скрывать? Пусть все будет крепко.
Рэм, захлебываясь от восторга, глотая снежинки и прикрывая глаза от ледяных белых мотыльков, рассказывал Тари о Мемо Чарану. Очень просто, без затей, самое главное. Вот был чудесный человек, которого война не искривила и не заразила ненавистью. Вот был чудесный человек, внутри себя переборовший войну…
Они скоро добрались до места.
– Здесь раньше был музей… маленький такой. А потом помещения заняла призывная контора. На второй год войны контору турнули, явился штаб горно-егерского полка. Потом и этих куда-то на юг забрали, ну, ясно, там все стало хуже некуда, в газете писали что-то там «оборонительный маневр с перегруппировкой чего-то там». Еще писали: «Враг несет огромные потери». Блестяще! У нас тут народ смекалистый, прочитали все как есть на самом деле. А потом два увечных с фронта вернулись, и оба говорят: «Верно понимаете…»
«Это, наверное, когда мы Голубую Змею отдали. Или… какая теперь разница?» – лениво думал Рэм, обнимая Тари.
– …Затем тут долго помещение пустовало. Все ободрали, пол дощатый и тот на дрова пустили. А недавно слух прошел, будто ваши хотят здесь народный клуб устроить. Дом, ясное дело, реквизировали.
Рэм усмехнулся: власть в форте едва держалась. Ей бы устоять, а уж потом…
– Это, я думаю, случится не скоро.
– Одно хорошо: окна заколотили, в дверь врезали замок, а бродяг прогнали. Ну, сначала велели им говнище выгрести, а потом вышибли. Заперли. «Потом разберемся». Так что внутрь мы сейчас не попадем.
